повстречала медведя. Мишка спокойно ел малину, а обнаружив около себя истошно верещащую бабу, просто повернул к ней голову, и у той перехватило горло от ужаса. Вот и сейчас от разгневанной Нины почти ощутимо поплыли волны ярости.
– У меня лучший в мире муж, дочь, внук и зять! Даже собака у дочки и то лучшая! А ты… Пошла вон, полоумная, злобная, завистливая гадость! Я всё никак понять не могла, что ж ты радовалась-то всю дорогу сюда, а ты, оказывается, думала, что у нас всё плохо и тебе от этого было хорошо!
– Да! Мне хорошо! Потому что вы все такие. С виду добренькие, а потом открываете свои рты и вываливаете…
Продолжить Бубе не дала Мэгги. Она подняла такой шум, что слова попросту были не различимы, путались и застревали в её звонком лае.
– Не-поз-во-лю га-дить в моем до-ме! Пош-ла вон, а то у-ку-шу! – Мэгги старалась изо всех сил, а когда она чуть примолкла, чтобы перевести дыхание, Ульяна молча обойдя немного деморализованную Бубу, махнула рукой в сторону входной двери.
– Уходите! Уходите и больше никогда не приближайтесь ни ко мне, ни к маме!
– Да ты… Ты знаешь, что твоя мать про тебя рассказывала? Она ж всё, всё вываливала! Ты думаешь, она такая хорошая, да? Я много чего могу про неё рассказать!
– У меня лучшая мама в мире, и мне не интересны ваши слова. Если ещё раз откроете тут рот, найдёте ваши знаменитые часы прямо в нём! Убирайтесь!
Буба посмотрела на разъяренных женщин, выступивших единым фронтом, ни трещинки не найти, ни клинышка не вбить, и поняла, что лучшая доблесть в её случае – своевременное отступление. Она вышла из квартиры, напоследок пнув дверь ногой, вылетела из подъезда, словно за ней гналась стая диких собак, и рванула вдоль улицы, что-то злобно бормоча себе под нос. Золотые часы она так и держала, крепко зажав в руке.
– Как это, а? Всё-таки отрава? Неее, я ж ничего не пила и не ела. Я же помню! – в себе Буба была уверена на сто пятьдесят процентов. Собственно, только в себе она и была уверена. Родителей своих всю жизнь считала мягкотелыми дураками, мужа, когда-то едва успевшего сбежать от неё в прединфарктном состоянии, считала жалкой тряпкой, детей, разъехавшихся от «нежной мамочки» как можно дальше – предателями и слабаками. – Так что же это было? – она злобно пнула грязный комок снега, попав в боковое стекло застрявшей в пробке машины, и машинально, но виртуозно обругав возмутившегося водителя.
И тут Бубу осенило! – Ну, конечно! Как же я сразу не догадалась! Эта гадина ходила в секту, и там явно научилась гипнозу! Всё! Я всё поняла! Меня просто загипнотизировали! Бежать в полицию? Написать заявление о гипнозе? А там камера… А я про кражу говорила. Поверят, что это всё был гипноз или нет? Ой, могут и не поверить. А эта… Эта может ещё чего-нибудь внушить! – Буба никого не боялась, но перед таким гипнозом вдруг почувствовала себя беззащитной. Ощущение было не из приятных. То ты сама охотишься, выбираешь жертву, медленно и с удовольствием загоняешь её в угол, зажимаешь там и колешь острым ножом, радуясь своей ловкости и неуязвимости. А вдруг ощутив себя в роли жертвы, Буба занервничала. – Надо к ним больше не подходить! А ну как ещё чего-нибудь нагипнозит! Своооолооочь Уууулькааа! – Буба топала вдоль улицы, а когда добралась до перекрёстка, пробка, в которой стояли машины, рассосалась.
Машины шустренько стали разъезжаться, и водитель, в машину которого она пнула грязью, не удержавшись, газанул на огромной луже. Лужа, щедро сдобренная снежным месивом, грязью и солью, послушно вылетела из асфальтных берегов и серым цунами накрыла злющую Бубу, как раз в этот момент открывшую рот для очередного ругательства.
Ульяна ловко перехватила Мэгги, которая жаждала добраться до Бубиной ноги, и вышла закрыть за ней дверь. А когда вернулась на кухню, то обнаружила за столом горько плачущую маму.
– Я… Я ведь действительно столько ей рассказывала! Мне казалось, что она моя подруга! – всхлипывала Нина.
– Мам, ну разве же можно? Выкладывать настолько личные вещи о себе, о папе, обо мне? А Сергей и Андрюшка? Ты же видишь, какая она оказалась?!
– Ну, надо же с кем-то разговаривать!
– Конечно, надо. Ты с папой когда последний раз говорила?
– Да что с ним говорить-то? – удивилась Нина.
– А ты знаешь, что его на заводе хвалят? Что он изобретение запатентовал? Да, денег с него пока нет, но он же придумал, да ещё так здорово!
– Неее, не знала. А чего он не сказал?
– Он же при мне тебе говорил, но ты сказала, что смотришь сериал, и чтобы он не лез с глупостями. А я? Мам, я ведь и правда, работаю. И мне очень нравится. И реклама моя по телевизору идёт и баннерами всё завешано! Да, я не в офисе работаю, но ты же не слушала, а просто решила для себя…
Нина только слёзы вытирала.
– Ну, всё, всё не плачь, пожалуйста. Я и сама-то, умная Вася, только недавно очухалась, – Ульяна села около мамы и обняла её за плечи. – И с мужем не говорила, и сына спроваживала к психоаналитику, совсем без нужды и без толку. И в секту вляпалась! И ещё тебя поучаю…
– Яблочко от яблоньки? – всхлипнула Нина.
– Ага! – утерла слёзы Ульяна.
Они сидели на новом зимнем пальто Нины, ревели, утирались салфетками, а около них вздыхала Мэгги.
– Не понимаю я людей! – думала она. – Чего сейчас-то подвывать? Уже всё отлично! Врагиня уползла, дома чисто, вкусно и хорошо, все помирились, и скоро недопёсок домой вернётся, а тут прямо сыро! Ой, пора прекращать это безобразие!
Она разбежалась, прыгнула на колени Ульяны и ловко умыла её, сдерживаясь, чтобы не сморщиться от горьких слёз, а потом посомневалась секунду, и перебралась на колени к Нине.
– Ой, что она… Ой, она же лижется!
– Она тебя утешает! – всхлипнула напоследок Ульяна и решительно высморкалась в мокрую от слёз салфетку. – И скоро придёт Андрей, а потом мы с ним едем в приют.
– Опять? – опять недовольно фыркнула Нина, но после таких событий, да с непосредственной близостью мокрого собачьего носа у своего лица, её привычное недовольство жизнью дочери, куда-то потихоньку уползло.
– Хочешь с нами? – неожиданно для себя предложила Ульяна.
– Нууу, не знаю… – замялась Нина. – А, давай! – вдруг решилась она.
Андрей немного испугался, когда увидел, что мама заплаканная, но она тихонько шепнула, что план сработал отлично, и теперь ему надо немного
