Стоматозник – коматозник. Никто не упрекнет компанию звукозаписи в излишней утонченности.
К моему удивлению, первая песня в альбоме – акустическая. Она называется «Отступившее море», и у Джимми потрясающий вокал – на самом деле изумительный. Следующий трек – «Морская мразь в маринаде» – это нестройный металлический визг, терзающий уши двенадцать минут, долгие, как погребальная песнь. Это так отвратительно, что могло бы сойти за пародию – как будто «АС/ДС» играют «День из жизни».[50]Альбом неровный до ужаса, автор явно себе потакал – возможно, из-за избытка кокаина в студии. После пятой песни я понимаю, что больше не вынесу. Я переключаюсь на радио и невинно дремлю, убаюканный Бонни Рэйтт.[51]
Когда сирены – на юг проносятся пожарная машина и «скорая» – будят меня, уже смеркается. Я вспоминаю Макартура Полка и спрашиваю себя, не приснилось ли мне это интервью; такое со мной случалось. Тут я замечаю на пассажирском сиденье блокнот. Открываю на первой странице и вижу начертанные моей собственной рукой слова: «Теперь пиши, что я был боец…»
Выходит, это было на самом деле. Выходит, старый маразматик и впрямь попросил меня сделать то, что попросил. А это свидетельствует о том, что он, скорее всего, психически нездоров.
Мне нужна информация.
Я смотрю вверх: в квартире вдовы Стомарти горит свет. Две фигуры стоят рядышком на балконе и любуются на Атлантику.
Я достаю из бардачка полевой бинокль «Лейка» – подарок бывшей подружки. (Пожизненный член Общества Одюбона[52]надеялась поймать меня в сети, пока я изучаю жизнь птиц в естественных условиях.) Я настраиваю бинокль и две фигуры постепенно становятся резче – это Клио Рио и мед-новолосый, пропахший одеколоном молодец, которого я встретил у лифта. Похоже, пьют коктейли.
Клио в ярко-розовой бейсболке гладит феноменальную шевелюру гостя и тупо большезубо улыбается. Они поворачиваются друг к другу лицом и ставят выпивку на перила. Затем следует предсказуемый поцелуй и медленные объятия, после чего миссис Стомарти неизбежно опускается на колени, и начинаются возвратно-поступательные движения.
Джимми был для меня всем, понимаете?
Так сказала мне Клио. И так я написал в своей статье.
Я никогда не встречался с Джеймсом Брэдли Стомарти, но раз уж его, бедняги, здесь нет, я оскорблен от его имени. Я убираю оптику в бардачок и завожу мотор.
Грязно, подло, низко, мерзко, недостойно – я могу подобрать и более емкое определение для картины, которую только что наблюдал.
Как насчет «неподобающее»?
Да, пожалуй, подходит.
12
Мечта любого рыболова, яхта Джимми Стомы, пришвартована в бухте Силвер-Бич. Это тридцатипятифутовый «Кон-тендер» под названием «Рио-Рио». Буквы на корме совсем свежие – похоже, Джимми переименовал судно в честь молодой супруги.
В каюте горит свет и орет «Лед Зеппелин».[53]Я поднимаюсь на борт и барабаню по крышке люка. Музыка смолкает, и появляется Джей Берне, заполняя собою сходной трап. На нем черная майка, задубелые от морской воды шорты цвета хаки и замызганные шлепки. На вид нетрезв, по запаху – обкурен. Его обвисшие Гингричевы щеки покрыты красными пятнами, зрачки сужены до пикселя. Свой несчастный «конский хвост» он явно не расчесывал со дня похорон.
– Ты кто? – Берне моргает как жаба, только что вылезшая из болота.
– Джек Таггер из «Юнион-Реджистер». Мы встречались в церкви, припоминаете?
– Не-а.
Джей Берне широкоплеч и массивен, хотя и ниже меня ростом. Наверняка был полузащитником в колледже, пока мышцы жиром не заплыли.
– Я пишу статью про Джимми. Вы сказали, мы сможем побеседовать.
– Сомневаюсь, – бормочет он. – Как, черт возьми, ты меня нашел?
– Отчет полиции Нассау. Вы указали эту пристань как свой домашний адрес.
– Это ненадолго, – заявляет Берне.
– Чертовски хорошая яхта, – роняю я.
– Назови цену, друг. Клио ее продает.
– Можно войти?
– Да ради бога, – вяло соглашается он. Он и так еле на ногах стоит, а наш диалог, похоже, лишил его последних сил.
В каюте жуткий бардак, но хотя бы кондиционер работает. Пустой бутылкой из-под «Дьюара» я расчищаю себе место среди порножурналов и коробок из-под пиццы. Джей Берне располагается на полу, вытягивает загорелые ноги и приваливается спиной к дверце холодильника. Он заново раскуривает косяк, и я абсолютно не обижаюсь, что он не предлагает мне затянуться.
Чтобы растопить лед, я в своей обычной дружелюбной манере говорю:
– Знаете, я по дороге сюда слушал «Стоматозника». Вы ведь играли там в некоторых песнях, так?
Берне отвечает вздохом человека, страдающего запором:
– Джимми попросил.
– На обложке написано, вы были соавтором песни «Заезженный трактор».
– Так и есть, – усмехается он. – Откладываю авторские, чтобы купить «Маунтин Дью».
Я решаю, что дальше льстить бессмысленно, и меняю стратегию:
– Сколько лет яхте?
– Четыре года. Может, пять, не знаю. – Джей Берне на меня почти не смотрит. В каюте не продохнуть от пепперони и марихуаны.
– Клио сказала, что вы сами пригнали ее с Багам.
– Большое дело, – бурчит он.
– Где вы научились ходить по морям?
– На Гаттерасе. Я там вырос.
– Раньше попадали в такую переделку? – нажимаю я.
– Какую переделку?
– Вы же понимаете, о чем я. Несчастный случай при погружении. Потеря лучшего друга…
Бёрнс выпускает голубой дымок, поднимается на ноги и делает пару нетвердых шагов.
– Срать охота, – поясняет он, теряя по дороге шлепки.
Я пользуюсь антрактом и хватаю с крышки плиты последние номера «Спин» и «Роллинг Стоун» – оба журнала открыты на некрологах Джимми Стомы. Статьи очень нейтральны и в том, что касается деталей утопления, почти слово в слово повторяют друг друга. Даже цитаты Клио Рио практически одинаковые. «Джимми умер, занимаясь своим любимым делом» – в «Спин». И «Джимми умер, занимаясь тем, что делало его счастливым» – в «Роллинг Стоун».
