тому же, Антон уже глубоко спал.
Дом у залива
Я тихо ойкнула.
— Он один? — Как будто это имело какое-то значение.
— Один. — Голос Доры уже дребезжал металлом, как у рассерженной монахини-наставницы, которая собирается выговорить своей подопечной за проступок, являющийся по её мнению верхом безобразия только потому, что лично ей не довелось совершить ничего подобного.
— Ты говорила с ним?
— Мы поздоровались.
Я так и видела её поджатые губы.
— И всё?… Он не спросил, здесь ли я?
— Он видел Антона. — Многозначительное молчание. Затем с усмешкой. — Он же знает, что вы друг без друга на подобных мероприятиях не появляетесь.
Я поёжилась и закуталась в своё мохеровое пальто. Меня знобило, словно холодный ветер, на котором я провела добрых полчаса, наконец-то пробрался внутрь и делал теперь своё леденящее дело.
Двадцать лет тому назад
Вадим был пунктуален — приходил за десять минут до назначенного времени, готовился и, если я опаздывала, ждал, глядя в окно.
На сей раз я пришла вовремя, он только начал разбирать свою папку. Мы поздоровались, будто ничего не произошло.
Ну и хорошо, подумала я.
Всё происходило и впрямь, как прежде, только студент мой стал как-то мягче: не испепелял меня своими молниями-взглядами и не перечил слишком резко.
Когда мы готовы были попрощаться, у меня вырвалось:
— Вадим, переходи ко мне из общежития. У меня большая квартира.
— Я говорил тебе… — Теперь он сказал «тебе», будто окончилась официальная часть нашего общения. — Я говорил тебе, что хочу немного твоей любви. Мне не нужна твоя квартира с борщами за семейным столом. До свидания. — Он резко повернулся и вышел.
Я проглотила язык.
Когда я выглянула в дверь, он уже подошёл к лестничной клетке.
— Вадим! — Крикнула я.
Студент даже не замедлил шаг.
Ишь, какие мы!.. Я возмутилась. Повторись всё снова, я влепила бы ему пощёчину!
Впрочем, ерунда, ничего бы я не влепила. Не умею я этого.
На кафедре никого не было. Я плюхнулась в кресло и, не знаю сколько, просидела в отупении.
Зазвонил телефон. Это заставило меня подняться. Не затем, чтобы взять трубку — меня здесь некому искать, а того, кого ищут, всё равно нет. Я оделась, телефон продолжал звонить. Я погасила свет и открыла дверь.
Ну кому не лень трезвонить вот так, в пустоту?!
— Да! — Я почти крикнула в трубку.
— Я согласен. — Услышала я голос Вадима. И тут же раздались гудки отбоя.
Ах ты, поганец!.. Но мне стало хорошо. И тут же ноги отнялись: что я делаю?!.
Он поджидал меня на остановке, в телефонной будке, откуда и звонил.
— Я провожу тебя. — Резкий взгляд в упор, словно толчок. — Надо же посмотреть на комнату.
Мы молча доехали до моего дома. Молча вошли в квартиру.
— Раздевайся. — Сказала я в прихожей. — Давай сначала поужинаем?
— Спасибо. — Он стал кротким агнцем.
Вадим ел с тщетно скрываемым аппетитом. Мне было приятно. Я подкладывала ему снова и снова, не обращая внимания на слабые протесты.
— Мозговая деятельность требует подкрепления. — Приговаривала я. — К тому же, ты вон какой крупный… — Я хотела нарочно сказать «мальчик», чтобы сразу обозначить дистанцию, но моё чутьё уже само вело меня. — …крупный мужчина, тебе много есть надо. Вкусно?
— Очень. — Его ответ прозвучал как ответ проголодавшегося ребёнка.
Я чувствовала себя матерью — это часто бывало у меня и с Антоном. Он прав — во мне на самом деле был силён инстинкт материнства. Только вот всякие там попочки-складочки, пусечки-агусечки меня не больно вдохновляют — ребёнок мне нужен уже стоящий на ногах, личность…
Вадим разомлел от сытного ужина — он стал совсем спокойным и мирным. Возможно, ему тоже причудилось, что я его мать, что он у себя дома… Хотя я знать не знаю, что там за дом и что за мать.
Зазвонил телефон. Я сняла трубку — Антон.
Я сказала, что пришёл студент, и я его кормлю.
— Ну-ну, — сказал Антон таким тоном, словно пришёл наш сын.
— Будешь сегодня? — спросила я.
— Скорее, нет, чем да, — сказал он, — последние прогоны.
— Удачи, — сказала я, — целую.
— Ты его любишь? — Неожиданно прозвучало из угла, и два дула с зияющими чёрными провалами в ледяном перламутрово-сером окоёме уставились на меня.
— Да. — Сказала я, глядя прямо в лицо своей погибели.
Вадим опустил взгляд в пустую тарелку. По моему разумению он должен сейчас вскочить и, хлопнув дверью, вылететь из квартиры.
Что ему помешало — сытный ужин и тепло обжитого дома, деликатность или чувства, которые он питал ко мне?…
Я села на своё место. Мы молчали.
— Тебя я тоже, кажется, люблю. — И я посмотрела на него.
А он на меня. Но уже совсем другими глазами — горячими, подрагивающими, как мираж над раскалённой дорогой. Дорогой в ад. Или в рай…
Я не пыталась ничего скрыть — всё, что происходило в тот миг в моей душе, отражалось на лице. Нежная любовь к Антону и ощущение вины, страсть к этому юноше и смятение перед неизвестностью.
И растерянность. Полная растерянность.
Он перевёл взгляд на мои губы. Я едва усидела на табуретке.
— Налей, пожалуйста, чаю. — Очень медленно сказал он.
Но это были только слова. Говорил он примерно следующее: я так хочу тебя… прямо сейчас.
Я встала, чтобы подогреть чайник. Я возилась с заваркой и старалась поскорее прийти в себя, взять ситуацию в свои руки.
Откуда, недоумевала я, в этом юном создании такая мощь? Он казался мне опытным любовником, прожжённым соблазнителем… совратителем даже. Но я не должна поддаться этому так сразу — пусть попрыгает!
Да! Важно вовремя принять правильное, а главное — твёрдое решение!
Ха-ха два раза, как говорим мы с Антоном…
— Пойдём, пока покажу тебе твою комнату.
Он послушно пошёл за мной.
Комната выглядела нежилой. Стеллаж с книгами и журналами, мой, ещё школьных времён, письменный стол с пишущей машинкой в одном конце комнаты, у окна, и большой шкаф с коробками на нём и под ним — в другом. Диван, застеленный пушистым меховым пледом, задавал нотку уюта этому непонятному помещению — гибриду гардеробной и кабинета.
— Здесь не прибрано. — Сказала я. — Но я приготовлю её для тебя.
— Ты что, в общаге ни разу не была?
— Была, конечно, но я же не в общагу тебя пригласила.
Он ходил совсем рядом — большой, вязаный, тёплый. Он едва ли был выше меня — ну, может, на пару-тройку сантиметров — но казался огромным из-за вечного своего мешковатого толстого джемпера, свисавшего с могучих плеч почти до колен.
Я
