равно приемлема как для религиозного, так и для научного сознания.
На самом деле рабочее сознание человека не является исключительно сансарическим. Порабощенность человека субъектно-объектным сознанием отражается в том характерном факте, что анализ сознания преуспел в распознавании лишь элементов сансары. Для большинства людей нирвана погружена в тот мрак, куда личное «я» не имеет доступа – как во сне без сновидений. В нашем (присущем Западу) философском анализе относительного сознания мы в конечном счете всегда натыкаемся на голую стену, но даже наличие такого предела не сумело скрыть, что сознание является неким потоком. Откуда исходит этот поток и куда течет? Для обычного субъектно-объектного сознания окончательным ответом будет: «Из Неведомого в Непознаваемое». Но это верно лишь для рассматриваемого типа сознания. В смысле гнозиса[89] сознание может пойти (и идет) глубже, отодвигая это Неведомое все дальше и дальше – в Трансцендентную Полноту. А кто может теоретически установить конечный предел этого отступления Неведомого?
Состояние Нирваны вовсе не далеко, оно рядом, буквально под рукой; оно даже ближе, чем Вселенная объектов. Между исключительно субъективным элементом субъектно-объектного сознания и нирваной нет никакого отличия. А что же ближе человеку, чем его самое непосредственное «я» – то, что он зовет собой и что всегда присутствует, как бы ни менялось содержание сознания? Человек имеет способность видеть, но он постоянно проецирует себя на видимые объекты и, вдобавок, интроецирует[90] объекты на себя, тем самым налагая на себя ограничения этих объектов. Все человеческие проблемы возникают из этого, и нескончаемый поток неразрешенных (или полурешенных) проблем невозможно устранить до тех пор, пока эта порочная привычка не будет устранена. Всякое иное средство есть лишь частичное устранение симптомов, не затрагивающее причины. Такое временное облегчение, быть может, приносит больше вреда, чем пользы. Я нередко склонен думать именно так: ведь если бы пребывание в западне стало совсем невыносимым, индивидуальный человек, пожалуй, активнее старался бы вырваться из нее и, возможно, преуспел бы в решении всей жизненной проблемы. Весьма вероятно, что сделать с помощью полумер эту западню более выносимой – значит отсрочить кризис и увеличить всю сумму страдания. Сумей человек так поменять направленность своего низшего сознания, чтобы увидеть свое вúдение, он тут же разорвал бы связь с объектами. Конечно, выражение «видеть вúдение», опять-таки, сформулировано на языке субъектно-объектного сознания – никакого другого языка у нас просто нет. При подлинном вúдении видения объект и «я» становятся идентичными.
Если индивидуум наконец научился отделять свое «Я» (субъект) от всей Вселенной объектов, он как бы уходит просто в точку сознания. Но в тот момент, когда ему это удалось, точка превращается в некое пространство, в котором «Я» и содержание сознания слиты в одно нераздельное целое. Я назвал это Пространственной Пустотой. Тут следует понять, что это не есть некое состояние, в котором данный индивидуум просто находится в пространстве; он, как «Я», тождествен всему Пространству. Это не есть сознание, действующее посредством какого-то тела и сознающее объекты; это субъективное состояние, отделенное от всяческих тел и не связанное с объектами. Но было бы неверно считать его сугубо однородным сознанием в смысле фиксированного состояния, совершенно лишенного разнообразия, ибо сознание и движение в некотором смысле нераздельны.
Чтобы прийти к символическому понятию, которое могло бы в известной степени намекнуть на движение в нирване, необходимо проанализировать движение во Вселенной объектов, а затем ввести противоположный ему вид движения. Сознание объектов атомарно. Под этим я подразумеваю, что оно представляет собой ряд дискретных состояний, или представлений (в том смысле, в каком Кант говорил о многообразии эмпирического материала). Это хорошо иллюстрирует кинолента, состоящая из серии неподвижных снимков, проецируемых на экран в быстрой последовательности. На самом деле зритель видит не движение, а просто серию неподвижных изображений. Фактически запечатлевается лишь какой-то малый фрагмент подлинного события. Но кино действует на зрителя почти так же, как настоящие сцены, разыгрываемые живыми актерами. Следует заметить, что камера, по существу, воспроизводит процесс зрительного восприятия. Чтобы увидеть образ, требуется некоторое время, поэтому видимое движение внешних объектов на самом деле – не более чем серия образов с разрывами между ними. Все это означает, что мы не видим непрерывности. То же верно и относительно других органов чувств, поскольку в любом восприятии всегда присутствует временной фактор. Анализируя движение, мы опять-таки всегда придаем ему дробную структуру (даже если конечные фиксированные элементы бесконечно малы). Таким образом, и опыт, и мысль имеют дело с множествами, и никогда – с подлинными непрерывностями. В связи с этим отметим глубокое значение анализа Вейерштрасса[91]. Весьма строгие изощренные размышления привели Вейерштрасса к выводу, что такого явления, как движение, не существует: есть лишь серия разных состояний или положений, занимаемых объектами. Я не вижу, как можно всерьез оспаривать это утверждение, если воспринимать данную интерпретацию по отношению к Вселенной объектов в ее чистоте (при абстрагировании от целого). Это просто означает, что характерные для мира объектов непрестанное становление и бесконечное умирание суть не подлинные непрерывности, а серия моментальных состояний. Такова точная интерпретация состояний бытия, каким оно предстает объективному сознанию, оторванному от иных измерений сознания и поэтому полностью немистическому. Эта интерпретация прекрасно обнаруживает отсутствие глубины или субстанциональности во Вселенной, абстрактно рассматриваемой в качестве исключительно объективной. Последовательности таких состояний суть не более чем мертвые картинки, не имеющие ни жизни, ни наполнения, – конгломерат пустых терминов.
Противоположностью той фантасмагорической последовательности, которая составляет абстрагированную в ее чистоте Вселенную опыта и мысли, является подлинный континуум. Первая – суть раздробленная множественность, второе – суть текучее единство. Да, человек пришел к понятию непрерывности, но, как показал Вейерштрасс, ее никто реально не мыслит. Противоположностью дискретности является континуальность, которая неизбежно признаётся в тот момент, когда человек сознаёт множественность, но это признание заключает в себе больше, чем действие сознания в смысле объективном. Непрерывность присуща внутренним глубинам сознания. Это просто иллюстрирует тот извечный факт, что подлинное сознание человека постоянно действует как в сансарическом смысле, так и в нирваническом. Однако, хотя анализ вполне охватывает сансарическую фазу, в отношении нирванической он обычно слеп.
Все это приводит нас к пониманию того, что единство Сознания Нирваны лучше символизируется понятием подлинного континуума, а не конечным числом «1». «Единица» есть что-то фиксированное, представляющее собой лишь пустой термин, который в свою очередь всегда подразумевает множественность всех чисел. Иными словами, единство числа «один» является не конкретной реальностью, а некой абстракцией. Единство Состояния Нирваны по-настоящему символизируется именно единством континуума. Нирваническое Состояние не раздробленно, а текуче. Оно без частей (в смысле конечных фрагментов) и является
