было. Двух межкомнатных дверей не хватало. Стеллаж в коридоре стоял пустой.
— Что здесь… случилось? — хрипло спросила я, ища глазами свои тапочки. Макар наклонился к обувнице и поставил передо мной новую пару.
— К ремонту готовлюсь, — скупо отозвался муж и прошёл в кабинет. Я двигалась следом, подмечая, что даже на полу местами плитка была сколота или треснула. Это не похоже на предвестники ремонта.
В кабинете жутко пахло табаком, и Макар быстро открыл окно и впустил вечернюю прохладу. Усадил меня за свой стол и вытащил из сейфа бумаги. Какие-то документы, листы, счета… Всё это рябило в моих глазах, и я вообще не понимала, что делает Макар, но ясно одно: бизнес, не одна маленькая компания, всё моё.
— Зачем? Для чего? Почему? Ты это всё строил, почему я владелица? Почему я ничего об этом не знала? — Макар очень прагматичный человек, и чтобы так сразу поддаться эмоциям и переписать всё на меня… Нет. Это бред. Он изначально всё оформлял на меня. Но почему? Вдруг я сейчас себе срок подписываю или что он там от меня хочет.
— Затем, Полин, что если со мной что-то случится, никто бы не смог у тебя отобрать то, что принадлежит тебе…
Что это он несёт? Что это с ним случиться должно?
На краю
Глава 34
Мои губы тряслись. В глазах жгло.
— Что это с тобой случиться должно? — надломленным голосом спросила я, не понимая, что по щекам потекли слёзы. Макар запаниковал и отодвинул документы. Присел возле моего кресла на корточки и, взглянув снизу вверх, объяснил:
— Полин, жизнь — непредсказуемая штука. И я не хотел, чтобы ты мучилась с наследством…
— Какая это она непредсказуемая? — я вцепилась в его рубашку, сжимая ткань почти до боли.
— Поль, никто не вечен. И ты же не питаешь иллюзий, что мои родители посмотрят на то, что мы были женаты, и спокойно проглотят копейки?
Я не питала иллюзий насчёт его подозрений. Другой вопрос, почему он об этом думал заранее. Он болен? Или у Макара проблемы, которые грозят обернуться чем-то плохим?
Я подвинулась на самый край кресла и упёрлась взглядом в Макара. Так пристально, как будто надеялась разглядеть в нём что-то правдивое.
— Ты от меня что-то скрываешь? — Макар изменился в лице, напрягся, а потом черты лица смягчились, и он, протянув ладонь, погладил меня по руке, что так и сжимала его рубашку.
— Полин, всё хорошо. Ничего не скрываю. Я просто не хочу, чтобы у тебя отняли твоё же…
— Но почему ты думаешь, что это вообще может случиться? — его запах был близко. И я ощущала его на своих волосах, и вот руки тоже окунулись в ваниль, горечь табака и жжёного дерева.
— Всякое может случиться. И статистика такая. Мужчина всегда умирает раньше… — он улыбнулся, стараясь разжать мои сведённые пальцы, но страшное слово прозвучало, и я вцепилась в Макара мёртвой хваткой. Обвила его шею руками, сползла по сиденью прямо в объятия, и Макару пришлось опуститься на колени, чтобы я могла спокойно обнять его и завыть на одной ноте:
— Ты что за глупости говоришь! Ты зачем такое думаешь… — внутри что-то противно лопнуло, и я в страхе остаться совсем одной, не просто ушедшей от него, уткнулась носом в шею мужа и затряслась от рыданий. Меня пугала сама мысль, что с Макаром может вообще что-то произойти. Это неправильно. Он сволочь и предатель, но с ним не должно ничего вообще случиться.
Я изрядно напугала мужа своей истерикой, поэтому документы были забыты, и Макар только неловко, боясь ко мне прикоснуться, старался успокоить. Но чем больше он приводил доводов, тем сильнее мне было больно.
— Не смей так говорить! — задыхалась я слезами. — Ты себе вообще не представляешь, что ты говоришь! Зачем мне что-то без тебя!
Его руки скользнули по моим волосам и запутались в них. Потом спустились ниже, проходясь кончиками пальцев по спине, невесомо касаясь через ткань позвоночника, и я ощутила приятную дрожь, которая обычно бывает в утренние моменты от первых прикосновений.
— Полин, это мне ничего не нужно без тебя. Для чего мне всё, если нет тебя?
— Откуда я знаю! — разозлилась я. Вцепилась в его плечи, чуть ли не разрывая ткань рубашки своими ногтями. — Это ведь ты всё о смерти. Это ведь ты о суициде думаешь…
Я оттолкнулась, упёрлась ладонями в грудь Макара и посмотрела ему в глаза.
Могила.
Забытая.
Меня затрясло, и я только могла, что нелепо хватать ртом воздух. Макар провёл пальцем мне по щеке, вытирая слёзы, и прошептал:
— Нет, Полин. Я никогда не думал о подобном…
— Врёшь! — задохнулась, и Макар приблизился, обнял ладонями моё лицо. Его руки сейчас нежные и сильные. Они словно стирали воспоминания о страшном, разрушенном, и я впервые за последний месяц почувствовала себя целой. Не надломленной и растоптанной. Целой.
Макар качнул головой, словно сам убеждаясь в чём-то, и его губы, жёсткие, слегка обветренные, прикоснулись к моим, собирая соль слёз. Моё дыхание вдруг стало нашим.
Муж целовал меня осторожно, мягко, едва задевая. Словно пробуя, решаясь на серьёзный шаг. А мне так страшно, а мне так плохо, что я сама шагнула за грань. Мой язык разомкнул его губы, ломая преграду, построенную мной. Я прикусила их, чтобы до боли, до брызнувшего сока отчаяния, но нет. Это было слишком порывисто, жадно и…
Ладонь Макара скользила мне по спине, пуская за собой лесной пожар, что сжигал всю мою отстранённость. Я разорвала поцелуй. Отдалилась. В глазах мужа пульсировал огонь почти в такт с моим бьющимся сердцем.
— Я… я не могу… Это неправильно… — дыхание сбилось, я цедила каждое слово и сама не верила в то, что сейчас произошло. Один поцелуй, который раскачал меня от горечи потери до желания. Неправильного, противоестественного. Нельзя хотеть человека, который предал.
— Не гони… не сейчас, Полин… — его слова — стрелы, которые разрывали моё сердце в клочья.
— Это неправильно. Я не могу…
— Что ты не можешь,
