по росистой траве.
13 глава
На второй день пути встречный южный ветер притащил запах гари, а ближе к вечеру над лесами развесились дымные исполинской величины полотнища и неспешно дрейфовали наверху, не желая смешиваться с облаками. Горело где-то крепко – то ли торфяники, то ли нефтеперерабатывающий завод.
Каждый раз, едва слышался далекий звук двигателя, Постников быстро прятался за деревьями. Идти от этого получалось медленнее, потому что нужно было выбирать путь с умом от одной рощицы до следующей и ни в коем случае не позволить застать себя посреди поляны.
День приблизительно на четвертый ему повстречались люди. Их было двое – бородатый старик и оборванный мальчишка лет восьми. Дед присел отдохнуть на обочине просеки и устало обмахивался черной жеваной шляпой, а малец болтался поблизости, забавляясь блестящей гильзой от автоматической пушки. Постников не стал привлекать их внимания и сделал небольшой крюк за деревьями.
– Это ничего. Вполне терпимые условия, – бормотал он себе под нос.
Как ни жаль, двигаться с приличной скоростью не получалось. По совести сказать, пищеварение совершенно съехало с катушек, и путешественник то и дело с руганью скидывал в траву рюкзак и скрывался в зарослях. После раблезианского обжорства на вершине холма живот Постникова крутило не хуже, чем барабан Поля Чудес. В мешке на месяц было трофейной сублимированной еды – да все это великолепие оказалось не впрок: несло, как через трубу, а средства от диареи никакого не было. И еще доставала жажда. Постников с жадностью пил воду, через пять минут она проступала с обильным потом, и опять страшно хотелось пить. Запасы воды таяли на глазах, а пополнять их получалось редко.
Места между тем пошли совсем глухие, безлюдные. Человеческие звуки здесь не слышались – ни голоса, ни машины, ни домашние зверье. Возделанных участков тоже давно не попадалось, и потянулась такая глушь, что Постников засомневался в том, что идет правильно, и он то и дело разворачивал карту. Да еще и погода стала хмуриться. Пасмурное небо цедило сероватый свет, и в лесу было совсем безрадостно, бесконечно шуршали моросящие затяжные дожди. Заметно было, что август уже окончательно прошел, и даже бабье лето подписало капитуляцию, сдавшись на милость ноября. Лесная подстилка из переплетенных трав и мха была полна воды и от души сочилась влагой при малейшем нажиме, поэтому ноги были вечно мокрыми, но просушить их за время ночевки у костра не получалось. Идти с каждым днем становилось все труднее – ноги были кое-где стерты в кровь, и по утрам нелегко давалась первая сотня-другая шагов, пока мышцы не разогреются и дело не войдет в привычный ритм. Так себе живется в лесу, когда в нем стоит затяжное осеннее ненастье.
На шестой день Постников догадался, что силы его покидают. Дождь моросил уже больше суток, и одежда отсырела до нитки и неприятно липла к плечам и спине. Мох беззвучно поглощал ноги по щиколотку, и снизу сразу выпирала вода, обхватывала холодом ступню, да и порывы ветра тоже швырялись сыростью, холодили спину и плечи.
Зябко становилось и безрадостно. Постников в полной апатии лежал на муравейнике, не замечая коловших шею сосновых иголок, и неподвижно смотрел в пасмурные дали, а по его щекам текла дождевая вода, когда послышался и быстро разросся ритмичный клекот, и над макушками рябин чуть в стороне поднялась и взмыла в воздух какая-то странная ступа с блестящим нимбом сверху. Она была похожа на вертолет, лопасти ее винта кромсали моросящие нити. Воздушная машина пронеслась прямо над его головой, обдав волной теплого спрессованного воздуха и едва не сбив вскочившего с ног. Постников даже ухитрился разглядеть сновавшие по лобовому стеклу дворники и сосредоточенное очкастое лицо пилота за ними, но вскоре стрекотание затихло за деревьями.
Это происшествие придало ему бодрости. Постников ринулся ломать лапник и к сумеркам наплел грубое подобие шалаша, вернее сказать, неровного наклонного навеса. Под его прикрытием капало поменьше – но костер все же удалось развести не сразу, и потом приходилось следить, чтобы он не погас из-за сырого топлива. Согрелся Постников или не согрелся – но задремал. Проснулся уже на рассвете и высунул руку из-под навеса. Дождь счастливым образом прекратился, огонь давно погас, даже угли остыли. Он поднялся с лапника, чувствуя себя деревянным Буратино, все его мышцы оцепенели и не желали трудиться. На лице Постникова выразилась злость, он вытянул руки и начал приседать – раз, два. Размахивал руками и делал усердные наклоны, чтобы разогнать кровь. Нельзя сказать, что это сильно помогло – но идти теперь стало можно, а согреться на ходу самое простое дело. Распинав кострище по сырой траве и разметав лапник, он двинулся в путь.
Оказалось, что место для ночлега было им выбрано на самой кромке огромного прерывистого леса. Постников хмуро улыбнулся. Перед ним, насколько хватало глаз, растеклась в необъятную ширь плоская и безжизненная равнина. Это было хорошо, потому что совпадало с туристической картой, следовательно, Постников не слишком заплутал. После пружинистого лесного ковра ступать по густой траве было непривычно, и брюки за пять минут пропитались водой выше колен – но это уж было несущественно. Через несколько часов идущий ступил на притопленную в земле грунтовую дорогу, изрядно отмахав по ней, наконец, увидел в паре километров перед собой ржаво-красную водонапорную башню.
Поскольку день был пасмурный, смеркаться начало быстро. Постников присел на корточки и по-волчьи вслушался в степь. Стояла густая и несомненно нехорошая тишина – но не возвращаться же обратно в лес. Еще одна ночь на сосновых иглах – нет, немыслимо и думать. Но что, черт возьми, было не так с этим поселком, что молчал впереди?
Прокравшись вперед, Постников увидел, что небольшое поселение перед ним было разорено и уничтожено дотла. По-видимому, здесь прежде были как минимум три-четыре кирпичных дома и несколько деревянных, стояло не меньше дюжины сараев, хлевов и амбаров – и все теперь угроблено в горелые обломки. В мертвом поселке висел особый ядреный запах подмокшей гари – пахло бедой.
Он осторожно приблизился к черному скелету человеческого жилья. Здесь остались только обугленный остов сарая и каменная труба камина там, где прежде был типичный сельский коттедж. По двору толстым слоем были разбросаны головни, кирпичи, всякие пожитки и обломки черепичной кровли. Не было слышно ни людей, ни собак, но зато имелись отпечатки кошачьих лап на корке пепла, смоченного недавним дождем и уже с тех пор подсохшего.
– Кис-кис! – позвал Постников, сидя на корточках.
Какое там – здесь
