спокойно и улыбался. Ему всегда это удавалось: оставаться спокойным, пока остальные носятся вокруг него. Я не ревновала. Что за радость быть с человеком, на которого никто и не взглянет, с человеком, который на вечеринках жмется по углам и не вызывает у окружающих интереса. Мне нравилось, что другим он тоже нравится.
Я стояла с Фрэнки и несколькими девушками, которые были старше на курс. Еще вчера, столкнувшись со мной в коридоре, они бы даже не обратили на меня внимания, но теперь общались как с равной. Обычно, если мне говорили: делай не так, а эдак, – или: ну, такой уж ты человек, – я тут же пыталась себя перекроить, чтобы соответствовать чужим представлениям обо мне, и даже не сомневалась в том, что другие правы. Но я сегодняшняя – такая, какой я стала после выступления, – имела облик ясно очерченный и завершенный.
Вскоре Макс и его собеседница подошли к нам. Она стала прощаться.
– Уже уходишь? – воскликнул Фрэнки.
– У меня прослушивание в субботу. Пить нельзя.
– Это у Найджела, что ли? У меня тоже! Но мне это пить не мешает.
– Ну, тебе же хуже, дружочек, – отозвалась она.
Она стала обниматься со всеми на прощание, и начался очередной виток взаимных поздравлений. Когда она ушла, разговор зашел о заменах. Меня никогда раньше не ставили в спектакль так внезапно, сказала я. Одна девушка рассказала, как участвовала в спектакле, где все со всеми спали и перезаразили друг друга ларингитом. На премьере в ведущих партиях смог выйти только второй состав.
– Режиссер не мог на это смотреть, – рассказывала она. – Сидел за кулисами в наушниках с бутылкой виски.
Поднялся гвалт, все наперебой рвались рассказать байки, ну и я не отставала. Кто-то сказал мне: «Поверить не могу, что тебя поставили на замену в последний момент, Анна», и все стали отвешивать друг другу комплименты. Мы нахваливали друг друга от всего сердца. После спектакля ты как пьяный: всех любишь, и все любят тебя. Только Макс был очень немногословен: задавал вежливые вопросы и снова замолкал. Меня это начинало раздражать. Мне хотелось похвастаться им, хотелось, чтобы он всех обаял – ведь он же это умеет как никто! Я говорила: «Макс, расскажи про того клиента, которого ты в оперу водил. Это же просто анекдот!» – но он лишь пожимал плечами и улыбался, и тут же в разговор влезал кто-нибудь другой.
Спустя некоторое время он отлучился в туалет, а когда вернулся, подсел к Лори и Оскару. Я тоже направилась к ним.
– У большинства мужчин это просто в голове не укладывается, – говорила Лори. – Что женщина может заниматься сексом и абсолютно ничего не чувствовать – разве что небольшой дискомфорт, как будто у нее мазок берут.
– Кажется, я не вовремя? – спросила я.
Макс улыбался, но я не очень понимала, что означает эта улыбка. Оскар, постный и непроницаемый, напоминал начисто вытертую школьную доску. Он всегда был тощим и бледным. На мимику у него просто не хватало энергии.
– Я рассказывала о парне, с которым когда-то спала, – пояснила Лори. – Он однажды спросил, возбуждаюсь ли я, когда вставляю тампон. Вот смеху-то было! Он, наверное, представляет себе, как в сортирах по всей стране женщины пихают в вагину тампоны и буквально сгорают от похоти.
– А я как-то встречалась с парнем, который думал, что прокладки клеятся к коже, а не к трусам, – сказала я. – И когда я его просветила, страшно обиделся.
Лори поперхнулась вином, а потом стала рассказывать о костюмированных вечеринках, которые устраивали у них в университете.
– Костюмированность подразумевала, – говорила она, – что мы должны нарядиться проститутками. Поймите меня правильно – я ничего не имею против работниц сексуальной сферы. Я говорю «проститутки», потому что парни сами нас так называли. Темы были типа: начальники и секретарши, качки и чирлидерши, пилоты и развратные стюардессы. Ну, вы уловили. Посыл нехитрый: парни одеваются как хотят, а девчонки будут проститутками.
Я бросила взгляд на Макса, но он на меня не смотрел. Я почувствовала леденящий ужас. Под столом я накрыла его ладонь своей и погладила его пальцы. Он остановил мою руку, крепко ее сжав.
– Вот так они своего и добиваются, да? – продолжала Лори. – Мужики-то. Пока ты еще совсем молоденькая и не понимаешь, что нормально, а что не очень. Я смотрела на других девчонок – они улыбались, ну и я улыбалась тоже. У нас в группе парни с девчонками не очень-то дружили, прямо скажем. Скорее соперничали. Между нами вечно шло какое-нибудь идиотское соревнование: кто популярнее, кто круче всех развлекается, и все такое. Девчонки вечно проигрывали, даже когда формально вроде как и побеждали, потому что все мы знаем, как назовут девчонку, которая развлекается определенным образом. И парни не стеснялись именно так нас и называть. Когда тебя называют шлюхой, разговор окончен, так ведь? На это нечего ответить. Это – как это называется? – перформатив? – что-то такое, типа я тебя люблю, я тебя ненавижу: сам факт произнесения – уже действие. И я никак не могла взять в толк, почему это так плохо и почему те же самые мужики, которые с радостью готовы были со мной переспать, одновременно меня презирали.
– Мне кажется, ты предвзята, – заметил Оскар.
– Ах, ну конечно, тебе так кажется, – отозвалась Лори. – Ему кажется, что я предвзята! – повернулась она мне.
– Ни разу в жизни не называл женщину шлюхой, – сказал Оскар.
– Ты только посмотри на него! Как тебе это нравится? – Лори повернулась ко мне. – Типа – кто? я? Ты же сейчас не про меня? Раз он сам мужик, то, видишь ли, считает, что я всегда говорю лично о нем, а не о мужиках в принципе. С ним невозможно просто поговорить, чтобы он не принял все на свой счет. Возьму-ка я еще бутылку.
Она направилась к бару.
– Какая муха ее укусила? – спросила я у Оскара.
– Некоторые вещи не так просто принять, – проговорил он. – Ей трудно смириться с тем, что она не владеет мной безраздельно. Я пытаюсь внушить ей, что это выученное поведение. Социально навязанное. Не от природы. Мы стараемся, делаем кое-какие успехи. Но, конечно, еще работать и работать. Все это уже в подкорку въелось.
Макс достал телефон и погрузился в чтение какого-то письма. Я сжала его руку.
– Время позднее, – сказал он. – Пойдем уже.
Я ощутила укол раздражения. Даже вид не может сделать, что ему весело.
– Мне надо поговорить с Лори, – сказала я.
Она принесла бутылку, и мы пошли в туалет. Кабинка там была только одна. Мы по очереди пописали, а потом подкрасили губы моей
