рассказать? Спасибо.
Колька открыто, широко улыбнулся:
– По правде сказать, мы и не видели, что вы с удочками. Удим себе с пацанами, глядь – вроде бы двое было у костра, а потом один остался. Затревожились.
– Спасибо, – без улыбки, серьезно повторил тот.
– За что же?
– За заботу. Не поленился влезть в холодную воду, чтобы проверить, все ли живы. Молодец.
– Да что вы, в самом деле, из-за пустяка…
– Не скажите. Такие пустяки лучше мир делают. Это черствым людям кажется, что глупо рвануть на помощь, не разобравшись, нужна ли она. Большое дело.
Простые вроде бы слова, а слушать приятно. Или человек их произнес по-особенному искренне, то ли обстановка вокруг была располагающая к тому, чтобы поговорить о чем-нибудь значительном – луна, ночь, кладбище и озеро, – Колька прямо поверил в то, что совершил нечто значительное.
Человек между тем извлек небольшую плоскую флягу, плеснул немного в пробку, посверкивая глазами, протянул Кольке.
– Согрейтесь.
Пожарский взял из вежливости, но на полпути ко рту понял, что все еще не может спокойно обонять спиртовой запах. Поэтому, поблагодарив, вернул.
– Правильно, я тоже не любитель, – сообщил человек и перелил водку обратно во флягу.
И без горячительного было тепло и спокойно, того и гляди заснешь тут, завалишься рядом с товарищем умственного труда.
Распрощавшись, Колька поплыл обратно на остров.
Пельмень выловил его, набросил на плечи рубашку. И, привязывая плот, сообщил:
– Фарт, тут раки так и кишат, вон, полна коробочка, – он кивнул на котелок, – и «жигули» прохладные.
– Угу, э-то очень кстат-ти, – стуча зубами, подтвердил Колька.
Андрей хохотнул:
– Могу в котелке подогреть. Ну, что там вообще?
– Алени безрогие[5], – зевнув от озноба, пояснил Колька, – зря шухерили. Сидят как дураки, таращатся на поплавки.
– Ну и ладно, нет так нет. Давай тоже по одной – и на боковую.
Когда рано утром Андрей пошел по нужде, а потом занялся водными процедурами, то на том берегу уже никого видно не было. Ушли «алени» с пустыми руками, а настоящим рыбакам остались целая суббота, добрый кусман воскресенья и все те красоты и блага, что прилагаются к этому, – удочки, солнечные зайцы на воде, костер, прохладное пиво.
Глава 11
Воскресенье Оля начала гнусно, лежа, отвернувшись лицом к стене. Конечно, не так радикально, и все-таки она страдала. Все же встала, умылась, перекусила, попила чаю. Взрослые уехали куда-то на культурную программу, а она, как попка-дурак, одна. Колька куда-то задевался.
Хорошо еще, ее демарш предпочли не заметить. Добрейший Петр Николаевич, расстроившись из-за своей неделикатности, неловко сделал вид, что понятия не имел, что она куда-то отлучалась более чем на три часа. И ребята, которые безуспешно дергали ручку закрытой библиотеки, так обрадовались тому, что она вернулась, что Оле стало ужасно стыдно. Получается, все к ней так хорошо относятся, а она истерит на ровном месте? Глупо!
Но вообще-то Оле плевать на все, кроме одного вопроса: «Как все-таки быть с Колей? Надо найти. Где он? Куда девался?»
Сидеть было невозможно, лежать – тоже, внутри как будто пригоршню иголок насыпали вперемешку с газировкой. Ольга, подойдя к окну, распахнула фрамугу и повисла на подоконнике.
Стояла дурацки прекрасная погода, светило глупое солнце, разного рода идиоты гуляли туда-сюда. А вот, кстати, и один из них: по дороге, сдвинув кепку набекрень, жизнерадостно шагал Яшка-Анчутка, с таким видом, что все ему трын-трава. В руках бутылка, к которой он то и дело прикладывался.
Оля по-особенному свистнула, Анчутка тотчас задрал голову. Гладкова делано беззаботно помахала рукой:
– Эй! Надеюсь, это ситро?
– Привет-привет! – Яшка, скинув малокопеечку, раскланялся. – А то как же!
– Поди сюда, на минутку.
Не станет же она на весь двор вопить, вопрошая, куда делся штатный ухажер. Однако чуткий Яшка и сам все понял:
– Нема часу, Оля! На рыбалке, на озере!
Ольга от чистого сердца послала ему воздушный поцелуй. Он, может, и шалопай невыносимый, но соображает, когда надо!
На рыбалку Колька потащился – стало быть, обиделся. Но хотя бы понятно, где он. Теперь вопрос следующий: что делать? Разум и то, что мама в припадке менторства именует девичьей гордостью, вопили на два голоса: «Не дури, не вздумай уступать, дело принципиально важное. Надо перетерпеть, дать ему понять, что он не прав. Что он не обижаться должен был, а поддержать? Это, в конце концов, эгоизм. Разве так себя ведут порядочные люди?»
Сама Оля поспешно одевалась.
В конце концов, что тут такого? Весна, хорошая погода. Нет ничего эдакого в том, чтобы девушке пройти прогуляться у прохладной, прозрачной воды, наслаждаясь природой!
Руководствуясь этим невинным соображением, Ольга отправилась на тот самый укромный берег озера, на котором по весне так замечательно сиделось, когда жизнь была безоблачна и беззаботна.
* * *
С четырех до пяти очень неплохо клевало, наловили целый садок, еще и Андрей зацепил глупого щуренка, который решил поохотиться вместе с людьми.
Колька, благодушничая, попросил за мальца:
– Отпустил бы ты его. Пусть подрастет.
– И то верно, – посмеялся Пельмень и, взяв мелкого бандита, бережно опустил в воду. Тот, плеснув хвостом, красиво, серебристой стрелой унесся на глубину.
– Что, посидим до обеда? – спросил Андрюха, ставя на огонь котелок для чая.
Так и решили: отдохнуть, попитаться на природе, а там пора уж и честь знать. Завтра обоим на работу. Когда солнце начало припекать, решили, что можно и искупаться. Наплескавшись до синих губ, грелись на теплом песке, подсыхая и покуривая, и неугомонный Андрюха снова вернулся ко вчерашнему:
– Мужики там, на другом берегу, что, археологи? Снова на раскопки приехали?
– Нечего там искать, – лениво напомнил Колька, – там все подвалы обшарили, перекопали все, как барсуки, и не по разу. Просто с удочками сидели.
– Это на мелководье?
– Если рыба есть, так везде клюет.
– Это да.
Доели уху, раков, погрелись на весеннем, не злом еще солнце и, когда оно перевалило за полдень, начали собираться. Пока нагружали плот добром и добычей, Пельмень, глянув на берег, присвистнул:
– Гля, Никол, теперь на тот берег кого-то черт принес.
– Чего это вдруг, кто это? – удивился Колька, но, присмотревшись, горько усмехнулся.
Ольга. Он и отсюда видит.
Ходит туда-сюда, делает вид, точно прогуливается, в своих смешных самошивных шароварах. Вот оно что, мириться прибежала. А как поняла, что сюда надо путь держать?
– Ты не шибко торопишься? – спросил Пожарский.
– С чего мне? – лениво удивился Пельмень. – Еще полдня балду можно бить.
– Тогда пиво, что ли, допьем?
Андрюха глянул на берег, на друга, но лишь бровями дернул, ни слова не сказал. Когда
