атаку польских улан и тем самым спас от пленения командующего Второй армией. Правда, того ранили. Руцкий, к слову, оказал ему первую помощь, причем весьма умело, – тут лейб-хирург отчего-то смутился. – Полагаю, что князь выживет и еще станет во главе армии. Насколько знаю, все офицеры батальона, где сражался Руцкий, повелением князя Багратиона представлены к награде, подпоручик в их числе. Что касается его заслуг по лекарской части, то я лично доложу о них государю. Поверьте, они так велики, что орден подпоручику воспоследует.
– Благодарю, Яков Васильевич, – сказала графиня. – Не сердитесь, что забрала у вас спутника. Сама знаю: за доброй беседой путешествовать скорее.
– Совершенно верно, – подтвердил Виллие. – Дорогой мы говорили о медицине. Вы не представляете, сколько он знает! Даже мне, старику, годы отдавшему лекарскому делу, многое внове.
– Сколько же ему лет? – удивилась Анна.
– Тридцать один. Понимаю ваше удивление: выглядит моложе. Говорит, это у них фамильное. А теперь, с вашего позволения, откланяюсь. Нужно дать приказание денщику.
Виллие поклонился и ушел. Анна проводила его рассеянным взглядом. «Тридцать один год, – думала она. – Это хорошо». Почему тот факт, что будущий спутник по путешествию старше[37], обрадовал ее, она не смогла бы ответить.
8.
Ну, вот: без меня меня женили – в смысле, решили, с кем ехать. Я, впрочем, не огорчился: Виллие меня достал. Шотландец оказался дотошным: расспрашивал, как лечат за границей, почему именно так и кто меня этому научил. Последнее было самым опасным – спалюсь, нафиг. О современных европейских университетах и профессорах я знаю столько, сколько мой денщик о микробиологии. Приходилось переводить разговор на другие темы, типа: «А вот еще есть метод!», Виллие переключался, и мы начинали обсуждать очередные способы лечения. Но, рано или поздно, я бы прокололся, так что предложение перебраться в дормез появилось как нельзя кстати.
Своей спутницы я не опасался. Барыньке захотелось услышать о Бородинской битве? Расскажем – и не только о ней. Понадобится – споем. Лишь бы не опять в цепкие лапы лейб-хирурга. К тому же в обществе дамы путешествовать приятнее.
Об Орловой-Чесменской я знал немного – малозначительная фигура в этом времени. Пожертвовала крупную сумму на московское ополчение, закупила для него оружие и припасы, отправила на войну пару десятков мужиков. Ничего особенного: так поступали и другие помещики. На Орлову я наткнулся, интересуясь биографиями русских военачальников. Она, вроде, была невестой Николая Каменского, выдающегося генерала, отличившегося в войне со шведами и турками, но, к сожалению, умершего от лихорадки еще до Отечественной войны. Почему «вроде»? Одни историки писали о помолвке графини и генерала уверенно: мол, даже было подано царю прошение о разрешении на брак (фрейлинам оно требуется), другие утверждали, что точных данных на этот счет не имеется. Ну, и ладно, мне-то что? Так что, поручив Пахому свои вещи, я взял гитару и отправился к дормезу.
– Любите музицировать, Платон Сергеевич? – спросила меня графиня, когда я вместе с инструментом загрузился в экипаж, и тот тронулся.
– Его благородие замечательно поет, – наябедничала Катя.
Вчера мы с ней славно посидели на сеновале. Выпили винца, поговорили за жизнь, я спел подходящую песню, после чего попытался перевести отношения в горизонтальную плоскость. Не срослось – девочка воспротивилась. Жаль, мне показалось, что она непротив. Возможно, показалось не зря, но подход вышел неверным. Ну, не знаю я, как обращаться с женщинами в этом времени. Да и как было узнать? Отступление, бои, снова отступление… Не до бабс, как сказал бы поручик Ржевский. А хочется…
– Обязательно послушаем, – кивнула графиня. – Но сначала о сражении.
И я начал. Несмотря на спешный отъезд, подробности битвы я знал. На одном из постоялых дворов нас догнал курьер Кутузова, который вез пакет царю. Мы с ним поговорили за обедом. Курьер торопился, но кое-что успел рассказать. Услышанное меня порадовало. У французов погиб Мюрат, это примирило меня со смертью Барклая де Толли. Военачальники одного ранга, Мюрат даже выше по положению, хотя как полководец он с Барклаем даже рядом не стоял. Зато родственник Наполеона и знаковая фигура. В моем времени Неаполитанский король уцелел и даже успел встать на сторону Наполеона после возращения того с Эльбы, за что и был расстрелян в 1814 году. Здесь же нашел смерть в России, что внушало оптимизм: мое вмешательство несло и положительный результат. Наполеон предложил Кутузову перемирие, и Бородинское сражение завершилось на несколько часов раньше. Следовательно, погибло меньше русских солдат и офицеров. Французов, ясен пень, уцелело тоже больше, но на этот счет я не парился – сдохнут при отступлении из Москвы. Главное, что Кутузов поступил, как в моем времени: ночью увел армию. Курьер, к слову, на этот счет переживал: дескать, все рвались продолжить сражение, но светлейший приказал отступать. Что меня радовало особо, вывезли всех раненых. Их, понятное дело, оказалось меньше, как и павших. Курьер, оглянувшись, шепнул, что убитых у нас более сорока тысяч, из которых двое генералов: Барклай де Толли и Тучков 1-й. В моем времени потеряли почти 60 тысяч и четырех генералов. И здесь минус от потерь, что очень хорошо.
Единственное, что меня тревожило, так это – сдаст Кутузов Москву или все же станет защищать? Сдал, так что все путем. Я так обрадовался, что даже влез в спор с попом, а потом, расслабившись, прочел «Бородино». Хорошо, что вовремя спохватился и назвал имя настоящего автора. Присвоить «Бородино» стыдно, это вам не песенка. Эпохальные стихи. Как смог юный, еще не успевший нюхнуть пороху поэт так ярко и живописно изобразить битву, понять невозможно. Будто сам все видел. Гений, что тут скажешь? То, что Лермонтов еще не родился, меня не тревожило. Искать не будут – он же не преступник.
Графиня слушала мой рассказ внимательно, задавала вопросы. Поначалу я решил выдать версию «лайт», без кровавых подробностей, но Орлова покачала головой:
– Не щадите мой слух, Платон Сергеевич, говорите все. Я знаю, что такое битвы: отец рассказывал, да и жених покойный – тоже. Бывалоча, как вспыхнет и начнет повествовать, так и не остановить.
Ага, жених все же был…
– Как скажете, ваше сиятельство, – поклонился я.
– Без титулов, Платон Сергеевич, – улыбнулась графиня. – Мы в приватной обстановке, а не на приеме.
– Слушаюсь, Анна Алексеевна.
И я рассказал. Она внимала, время от времени вздыхая, а когда я смолк, сказала с горечью:
– Какое страшное дело война! Знаю: мужчинам она нравится. Для них это возможность отличиться, получить орден или чин, но ведь сколькие из них сложат головы! А ведь у всех есть матери, жены или невесты. Им-то какое горе!
– Так война, Анна Алексеевна! – возразил я. – Отечество
