столика, на котором стоял графин с виски из личных запасов Зотова, и плеснула себе в бокал щедрую порцию.* * *
Утро встретило меня безрадостно – страшной мигренью, свившейся в моем мозгу и схватившей за горло одним из своих шипастых щупалец. Я с трудом доползла до ванной и свинтила с тюбика с зубной пастой колпачок трясущейся рукой. Из зеркала на меня смотрела оплывшая от слез уродская физиономия.
Ну да, вчера на ночь я умывалась пьяными слезами и отчаяно себя жалела. Мерзавец был низвергнут мною до состояния пыли под ногами, по которой недостойно даже ступать таким как я королевишнам, а Адка вообще приговорена к смертной казни через кровопускание.
А что? Если уж мечтать, так ни в чем себе не отказывать. Тем более мечтать легко, когда в тебе сидит поллитра сороколетнего виски.
Только вот сегодня все снова выглядит безрадостно.
Я выдавила на щетку ленточку невероятно пахучей пасты и принялась с остервенением чистить зубы, словно стараясь содрать с них всю эмаль. Паста пенилась синим цветом и никак не хотела смываться, потому я стала похожа на бешеную собаку.
Из ванной я выпала только спустя полчаса, устав от полоскания пасти, как раб на галерах. Одеваться как на прием желания не было, потому я нацепила на себя футболку с надписью «Я победила анорексию», которую стащила у корпулентной Елкиной, и джинсы и спустилась в столовую, где меня уже ждал пронзающий насквозь, словно ядовитая стрела, взгляд старой ведьмы.
Девочки вяло ковырялись ложками в тарелках с размазней под названием манная каша, которую даже я вряд ли смогу проглотить.
– Вас никто не будет ждать, милочка, – пробухтела Адольфовна, – и где мой зять?
– Я не могу следить и за детьми, и за похождениями взрослого мальчика, – хмыкнула, выхватывая у девочек тарелки. – Глаша, приготовь нам сырников. Эту парашу пусть едят беззубые старухи, – крикнула я в сторону кухни, глядя при этом в упор на старую грымзу.
Тетка однако как-то неправильно отреагировала на мои слова. Адольфовна открыла было рот, что бы разораться, как обычно, но тут же его захлопнула и, откинувшись на спинку стула, разразилась хохотом. С подвываниями хохотали мелкие паразитки, даже Нюша, пришедшая на мой крик, сползла по стене, тихо повизгивая. Я замерла в нерешительности, не зная, что предпринять. Не могут же все коллективно помешаться?
Вот только мне было совсем не смешно. К лицу прилила вся кровь, и воздух совсем перестал проникать в легкие. Горло словно удавкой стянуло. Да я и понять почти ничего не успела, если быть честной. Только почувствовала, как сильные мужские руки несут меня куда-то, покачивая, словно баюкая.
– Алла, Аллочка, смотри на меня, девочка, – как заклинание, шептал Зотов, а я, как ни старалась, не могла сфокусировать взгляд на точеном, словно из камня, высеченном профиле. – Смотри, твою мать, на меня.
– Не могу, – хотела сказать, но из горла вырвался только странный каркающий хрип. А потом он зачем-то зажал мне нос пальцами, припал к моим губам, и этого мне хватило, чтобы провалиться в темное беспамятство.
– Вы же чуть не убили ее, – ревел в моем сне, словно медведь шатун Зотов, – что на этот раз вы натворили?
– Мы же не знали, что Алла аллергик, – оправдывался детский испуганный голосок, и я опознала Надюшку, – просто в пасту зубную краску добавили из магазина приколов. Она с фосфором, должно было быть ржачно.
– Я сто раз тебе говорил – смешно, а не ржачно!
Зотов бесновался, потому пропустил момент, когда я открыла глаза и с интересом на него уставилась. Нет, понятно, что он о девочках переживает, а не обо мне, но тем не менее все равно приятно, что его так напугал мой припадок. Странно, но, надо сказать, аллергией я не страдала никогда в жизни. А уж в детстве мы с Елкиной только ядерные изотопы не жрали, а гудрон вместо жвачки был у нас постоянно в меню, а тут какая-то краска из смешного магазина, тьфу. Интересно, что они туда бадяжат?
– Так-то это реально могло бы быть прикольно, – прохрипела я голосом алкаша по кличке Синебол, живущего в Елкинском дворе, – даже обидно, что я начала умирать, а то бы вместе поржали. Не ругайте девочек.
– Тоже мне защитница, – хмыкнул Алексей, вглядываясь мне в лицо, которое, по моим ощущениям да и по тому, что я не могла глаза полностю открыть, было, скрее всего, прекрасно и восхититетельно. – Как вы, Алла?
– У меня страшно болят губы. Надеюсь, вы не воспользовались моим беспомощным состоянием? – вредно хмыкнула я, и закашлялась.
– Мда, – Зотов выглядел растерянным, мне аж его жалко стало, – я из-за вас на самолет опоздал, не для того чтобы выслушивать ваши идиотские предположения. Кроме того, я не настолько испорчен и голоден, чтобы пользоваться пухнущими на глазах няньками, у которых к тому же зубы синие и светятся. Вы наказаны, – повернулся он к девочкам, испуганно жмущимся друг кдружке.
Бедные малышки, едва не отправившие меня на тот свет, к слову сказать, не выглядели особо раскаявшимися. А это значит, что меня ждет еще множество увлекательных приключений.
– Ну так езжайте. Никто вас тут насильно не держал, – включила я вредину, – и не валите все с больной головы на здоровую. Если бы вы ночевали сегодня дома, то везде бы успели, и даже предотвратили бы, возможно, мой позор и умирание на корню, а не когда факт уже свершился. А девочки просто таким образом привлекают к себе внимание, которого лишены. Конечно, откуда ему взяться, если отец шастает черт-те где абы с кем?! Куда вы едете, кстати?
– Это не ваше дело, – выплюнул Зотов, – и что вы нос свой суете всегда и везде?
– Потому что не могу смотреть, как вы рушите свою жизнь! – выкрикнула я ему вслед, потому что его вопрос был риторическим.
Ему совсем было не интересно, что я чувствую. А меня обуревали чувства, первым из которых, как это ни странно, было желание догнать его и надавать по мордасам за то, что он такой бесчувственный чурбан, а потом попробовать на вкус его губы, шершавые и очень вкусные, и дышать с ним в унисон, как когда он делал мне
