она меня и успокоит.
— Бывшая жена, — отвечаю я. — Я — бывшая жена.
— Ну, бывшая, — пожимает плечами.
— Да и не рядом я, — перевязываю платок на голове. — Я только дочерей привезла.
— Это и есть рядом. Это важно.
Точно, надо закурить, а то Валентин так смачно затягивается, что самой хочется.
Молча протягиваю руку, глядя на горящие окна роддома.
— Что? — недоумевает Валентин.
— Хочу покурить, — вздыхаю. — Одолжи сигарету.
Закусив сигарету в зубах, Валентин лезет в карман куртки и через несколько секунд прикуривает мне синей зажигалкой.
Я делаю затяжку, которая обжигает легкие, и я кашляю. Сильно, аж захлебываюсь.
— Как ты это делаешь?!
Пытаюсь отдышаться и вновь упрямо тяну сигарету ко рту.
— Не надо, — неуверенно говорит Валентин.
Я опять кашляю, и сигарету у меня забирают.
— Какой ужас… — дышу, прижав руку к груди и немного наклонившись вперед. — Фу. Так и сдохнуть можно.
— Можно, конечно, — Валентин задумчиво смотрит на горящий кончик сигареты и выбрасывает ее в сторону. — Кто-то и умирает.
Минута молчания, и я тихо спрашиваю:
— Что могла Наташа сделать?
Валентин чешет щеку и вздыхает. Он не хочет говорить о Наташе, и вся эта ситуация его явно напрягает похуже перестрелок в подворотне. В перестрелке все понятно. Пристрелят — умрешь, а тут все куда сложнее и даже страшнее, потому что речь идет о женской жестокости к родному ребенку.
— Она что-то выпила, Валерия. Зачем? Без понятия, — качает головой. — Она просто тупая шалава, которую надо живьем закопать в выгребной яме.
Кривится и передергивает плечами:
— Не забивайте себе этим голову.
Если она себе и ребенку действительно целенаправленно навредила, то Роман это просто так без последствий не оставит.
На что она рассчитывала?
На то, что при кровотечении и угрозе выкидыша Роман проникнется к ней беспокойством и нежностью?
На этот вопрос сможет ответить только она, но есть ли мне смысл сейчас с ней беседовать и выяснять мотивацию подобного дурного поступка, который может теперь стоить жизни ее отца и брата.
Но неужели я буду так и стоять на парковке и дышать морозным воздухом, в который вплелся терпкий табачный дым?
— Меня к ней не пустят? — спрашиваю я.
Жует губы и задумчиво скребет кадык:
— Гром не запрещал пускать вас к ней… Потому что, наверное, не думал, что вы приедите. По-хорошему, надо ему позвонить и спросить.
— Нет, не надо.
Я хочу понять Наташу, как женщину.
Роды Алины провернули мои мозги в фарш, и я не была сама собой. Может, и у Наташи на фоне стресса поехала кукушка, а Рома на волне ярости и ненависти убьет двух человек.
Это как бы не мое дело, но…
Сейчас многое зависит от меня. Я это чувствую женским нутром, которое орет, что надо бывшего мужа спасать.
Да, именно спасать. Я не могу позволить чудовищу окончательно озвереть в своей злобе, отчаянии и бессилии, потому что у нас дочери, а они не простят мне моего слабоволия.
Они верят, что я могу удержать их отца от саморазрушения.
— На каком этаже и в какой палате?
— Валерия…
— Говори.
— Я должен тогда позвонить Роману.
— Не должен, — поднимаю на Святого Валентина взгляд. — Я сейчас пойду в уборную, потому что мне захотелось по маленькому в туалет, но случайно поднимусь на нужный мне этаж…
— Там тоже наши ребята.
— Для ваших ребят смогу сыграть уверенность, что меня нужно немедленно пропустить…
— Гром же нас всех за такую самодеятельность… разгонит, Валерия.
Если Святой сейчас позвонит Роману с вопросом, можно ли пропустить меня к Наташе, то я уверена на все сто процентов, что он ответит твердым и четким отказом.
— Ладно, я поняла, — опечаленно вздыхая, — но… в туалет я все равно хочу.
Решительно шагаю к крыльцу роддома, кутаясь в пальто.
Главное - войти в двери, а то я могу и трусливо сбежать, нырнув в неприятные воспоминания, в которых много боли и крови.
— Что ж ты наделала, курица тупая, — бубню я под нос, поднимаясь на несколько ступенек, и останавливаюсь.
Смотрю на стеклянную дверь, за которой горит белый свет, и у меня начинает плыть перед глазами.
Учащается сердцебиение.
Это мой личный круг ада, который я должна пройти, чтобы окончательно прожить свою трагедию.
Я должна подняться, открыть дверь, войти и вдохнуть полной грудью этот острый больничный запах. Потом до меня долетит обрывок детского крика, который оповестит этот жестокий мир о рождении нового человека, но я выстою.
— Да к черту, — раздается голос Святого Валентина рядом. Торопливо поднимается по ступеням к двери, которую широко распахивает, — все равно прилетит за сегодняшний вечер. Я отведу вас, Валерия.
— Возможно, придется меня тащить обратно на свежий воздух, — перешагиваю одну ступеньку. — Меня может накрыть.
— Почему?
— Роддома для меня не о радости, — сглатываю ком слез и поднимаюсь еще на одну ступеньку, — но это долгая история.
Глава 39. В тебе совсем гордости нет?
У палаты Наташи стоят еще два мрачных мужика. Кивают Святому Валентину, который говорит им, что меня можно пропустить, но его вранью мешает молодая женщина-брюнетка в белом халате, которая выходит к нам.
Поправляю одноразовый голубой халат поверх пальто. Начинаю нервничать, но в обморок не падаю.
Держусь.
— А это еще кто? — спрашивает она. — Что за проходной двор? Я, конечно, понимаю, что у нас собралась настоящая мафия, но совесть поимейте.
— Я хочу с ней поговорить, — отвечаю я.
— Она потеряла много крови, — отвечает врач. — Она слабая, и ей надо отдохнуть.
— Нет, не надо, — угрюмо заявляет Валентин.
— Я точно вызову полицию.
— Вызывай, — Валентин пожимает плечами, — может, кто-то из наших знакомых приедет.
— Думаете, на вас совсем управы нет?
— Есть, — Святой Валентин расстегивает куртку и взглядом показывает на потолок, — после смерти все ответим за свои грехи. И хватит болтать.
— Не трогайте меня! — взвизгивает врач, когда Валентин сжимает ее плечи и отодвигает в сторону от двери, в которую я торопливо юркаю. — Да что же это такое!
