где-то вдалеке. Барону любая непогода была нипочем.
Из размышлений Либерти вывел внезапно раздавшийся в тишине вопрос:
– Город свободен?
Она не сразу поняла, о чем спрашивал Алан. Нахмурившись и посмотрев ему в глаза, Либерти неопределенно пожала плечами, потом сложила губы трубочкой. Что отвечать, она не понимала. Разве можно быть уверенной в свободе, если она покидала пределы Города всего-то два-три раза, да и то не больше чем на неделю? Ей это было без надобности: все, в чем Либерти нуждалась, у нее было здесь. А верные и сильные Хранительницы оберегали всех жителей от любой напасти и незваных гостей.
– Свобода – растяжимое понятие. Я вольна заниматься здесь тем, чем захочу, и думать так, как захочу. В Городе нет правил, которым каждый должен беспрекословно следовать. Город – родина Всадников Апокалипсиса, здесь можно все. Так что, думаю, да. Город свободен.
– А ты? Ты свободна? – тихо продолжал Алан.
Либерти не совсем осознавала, к чему он клонил, но ей не нужно было знать причин его необычных вопросов, чтобы довериться.
– Город никого не держит насильно. Я могу уйти в любой момент, если захочу, – прошептала Либерти и вдруг поняла, что уходить никуда не хотелось. Во всяком случае навсегда. Она безмерно любила свой дом, своих кошек и свою работу. Даже жители Города, иногда заходившие так некстати, дарили ей чувство гармонии с собой и с миром.
Она бы не отказалась от путешествия во внешний мир. И от того, чтобы Алан переехал в Город. Но об этом Либерти умолчала.
– Тогда… тебе хорошо в Городе? – Алан допил чай, так и не прикоснувшись ни к пирогу, ни к печенью.
– Хорошо, – подтвердила Либерти. – А внешний мир – какой он? Насколько свободно то место, откуда ты пришел? – неожиданно для себя спросила она и снова поставила чайник кипятиться.
Ее чай успел остыть, но Либерти не выпила и половины.
– Внешний мир заключен во множество ограничений, которые медленно его убивают. Люди там погрязли в придуманных правилах, которые не имеют права нарушить. Страдания и боль стали визитной карточкой моего дома, – Алан грустно усмехнулся.
– Как ужасно, – бросила Либерти и поставила еще одну кружку перед ним. Голос у нее звенел от печали. – Оставайся здесь, если хочешь.
Алан озадаченно посмотрел на Либерти, будто она предлагала нечто непотребное. Она пожала плечами, словно не было ее словах ничего необычного.
– На сколько? – уточнил Алан.
– Навсегда, – ответила Либерти.
Немного помолчав, он усмехнулся.
– Я подумаю.
Больше они об этом не говорили. Она не спрашивала, не настаивала и не торопила, он думал. Либерти предпочла не зацикливаться на этом разговоре, потому что чувствовала: Алан здесь. И все остальное перестало ее волновать.
К вечеру того же дня кошки вытащили на середину гостиной несколько переполненных йольскими украшениями коробок. Либерти услышала грохот со двора, где расставляла свечи вдоль небольшой дорожке к дому. Вздрогнув, она подняла голову, посмотрела в окно первого этажа и только потом решительно направилась в дом.
Алан стоял рядом с четырьмя большими коробками и недоуменно смотрел то на них, то на снующих в разные стороны кошек, пока не повернулся к Либерти с вопросом:
– Это вообще нормально?
Голос его звучал до странности непринужденно и удивленно одновременно. Стараясь безоговорочно принять все чудаковатости как дома Либерти в частности, так и Города в целом, он то и дело натыкался на необычные для Внешнего мира вещи. Насколько знала Либерти, во Внешнем мире кошки не распоряжались хозяйским имуществом и точно не доставали определенные вещи в определенное время. Она улыбнулась, пытаясь сдержать смешок.
– Скоро Йоль. Они хотят украсить дом, так что… – задумавшись, она перевела взгляд на часы и только потом закончила: – Можем присоединиться к ним. Ты когда-нибудь украшал дом к Йолю?
Он склонил голову набок и ответил:
– Нет. Только к Рождеству и Новому году.
– Это почти то же самое, но все-таки немного другое, – решительно и серьезно ответила Либерти. – Доставай!
Алан повернулся к коробкам и присел рядом, начиная копаться в ближайшей. Венки из остролиста и ели сильно пахли хвоей, деревом и чем-то сладковатым. Среди темной зелени виднелись красные ягодки и крохотные звездочки, вырезанные из дерева. На других венках он замечал пряники – явно искусственные, но от этого не менее красивые и уютные. Под венками лежали веточки остролиста и гирлянды из бусин. Вытащив все это, Алан аккуратно разложил находки на полу, а после взглянул на Либерти.
– И в чем разница? – спросил он. – Украшения такие же.
Она надула губы и подошла к нему. Подняла с пола один венок и направилась к входной двери.
– Разница в том, во что и в кого ты веришь, – ответила Либерти. – Какой смысл придаешь тем или иным событиям и вещам. И придаешь ли вообще.
Присмотревшись к двери, она поднесла венок ближе, приложила к поверхности и отпустила его. Венок застыл в воздухе, вокруг него появилось слабое золотистое сияние. Либерти, вскинув голову, взмахнула рукой. Венок дрогнул и приклеился к стене. Сверкнуло несколько искорок, но они сразу потухли. Она развернулась лицом к Алану, выглядя донельзя довольной.
– И… это важно? – спросил он, держа в руках пару еловых веток.
Либерти пожала плечами. Двое котят, черно-белый и серо-белый, подбежали к Алану и зубами подхватили еловые веточки, одновременно махнув хвостами. Разбежались в разные стороны, запрыгнули на полки с книгами и положили ветки по обеим сторонам от них. Либерти снова махнула рукой, позволяя магии доделать оставшуюся работу.
– Нет, – отмахнулась Либерти. – Никто не будет осуждать тебя, если твоя вера не совпадает с верой Города. Я же говорила, здесь странное место, оно не похоже на Внешний мир. Ты волен делать то, что хочешь. Только не вреди другим.
– Это утопия, – парировал Алан, вытащил еще две еловые ветки со звездочками и направился к окну, ближе к Либерти. – Разве такое возможно?
– Возможно. В Городе.
– Для Города есть что-то невозможное? – с долей отрешенности спросил Алан.
Либерти опешила, повернулась к нему и оперлась плечом о стену рядом с окном, где он пытался прикрепить украшения.
– Захоти этого, – сказала она
– Захотеть чего? – не понял Алан, отпрянув от окна.
Ветки, которые он упорно пытался прицепить к окну, не желали оставаться на нужном месте даже после пяти попыток. А пристальный взгляд Либерти, неотрывно наблюдающей за ним, сбивал с толку. Она потянулась к нему, коснулась тыльной стороны ладони и мягко направила его руки обратно к окну.
– Захоти этого, – она сделала акцент на каждом слове. – Почувствуй энергию внутри. Ты можешь сделать это, нужно только захотеть, – мягким голосом продолжала она.
Алан замер всего на несколько секунд и прислушался к тишине. Кошки позади бегали из стороны в сторону, развешивали гирлянды и игрушки, расставляли небольшие статуэтки по полкам и чудом ничего не роняли. Серая кошка мяукнула особенно громко, черная так же громко ей ответила. Либерти шикнула:
– Тихо!
Алан невольно улыбнулся. И приложил еловые ветки к окну.
Когда он убрал ладони, ветки остались на месте. В нескольких местах сверкнули яркие, золотистые искорки.
– Так вот как это работает? – неверяще спросил Алан.
– Вот так это работает! – довольно подтвердила Либерти и приблизилась к нему.
Она коснулась его плеча, и он, поняв ее без слов, развернулся к ней. Когда ее руки обвили его шею, Алан приобнял Либерти за талию. Быть рядом друг с другом оказалось на редкость спокойно и хорошо. Привязанность крепла с каждой проведенной вместе секундой и разливалась внутри тягучей негой, расслабляя и разрешая доверять больше необходимого. Либерти подсознательно ощущала понимание Алана и незнакомую до этого взаимность. И это было удивительно прекрасно.
Уткнувшись носом ему в шею, она прислушивалась к его дыханию и мысленно просила, чтобы этот момент продлился подольше, чтобы Алан не отталкивал ее и не отстранялся сам. Поддавшись неожиданному порыву, Либерти коснулась губами его шеи, а после, приподняв голову, поцеловала в уголок губ. Замерла на долю секунды. И счастливо улыбнулась.
Улыбка Алана тоже не заставила себя ждать, очаровывающая, согревающая и такая же искренне счастливая.
Сбоку послышался шум и громкий «мяв». Они одновременно отпрянули друг от друга и повернулись на звук. Черная желтоглазая кошка свалилась с углового столика, на котором стоял граммофон, шлепнулась на пол и запуталась в гирлянде. А после встала и с силой отбросила гирлянду в сторону.
Когда кошка повернулась к ним и, лапой указав на отброшенное украшение, истошно мяукнула, Алан и Либерти рассмеялись.
Двадцатого декабря, за день до начала Йоля, Либерти, открыв окно, увидела вдали
