этого никто не знает. Сообщение было анонимным. Очень логично, не правда ли?
Я только покачала головой, поднимаясь.
— Сколько я должна за чай?
Иветта не встала вслед за мной, но подняла голову, чтобы одарить меня еще одним взглядом.
— Ничего. Будь я хорошей родственницей, в честь знакомства в любом случае угощала бы тебя чаем.
Захотелось засмеяться, но я сдержалась, поняв, что смех этот будет скорее истеричным.
— Всего доброго, леди Иветта.
Я успела сделать три шага прочь, прежде чем снова услышала ее голос.
— Не нужно обманываться насчет Лагарда.
Слова прозвучали очень отчетливо, заглушив гомон переполненного хорошего трактира, и я обернулась.
Иветта сидела, разглядывая свой чай, между нами проходили люди.
Я видела, что ее губы едва заметно двигались — определенно недостаточно для того, чтобы я могла слышать так отчетливо.
Этот голос звучал прямо в моей голове, и я отвернулась, чтобы не портить момент настоящего знакомства, сделала вид, что расправляю рукав.
— Он может быть болен, беден, опозорен, но никогда не будет слабым. Младший сын в семье, он получился немножко неудачным. То, что ты увидишь, когда найдешь его, тебе, скорее всего, сильно не понравится.
Она не собиралась ничего добавлять или объяснять, и я молча вышла, не прощаясь и не благодаря.
Глава 14
Единственным разумным решением после этой встречи было вернуться в снятые для нас Даниэлем комнаты и хорошенько подумать.
Продолжать бегать по городу в надежде случайно, по большому везению напасть на след, представлялось бесповоротно глупым.
Связаться с Рупертом…
Я могла бы соврать себе, что не хочу терять время, ожидая его, но после знакомства с Иветтой можно было позволить себе немного честности — я не хотела видеть его здесь.
Если Руперт приедет, он все сделает сам. Любезно отыщет для начала благовидный предлог, под которым не допустит меня к своему маркизу в самый ответственный момент, а другого такого шанса может не случиться.
Устарели сведения леди Иветты или нет, они были слишком интересными, обжигающе новыми. Я должна была проверить, увидеть все своими глазами.
Отвратительно жалобный голосок внутри скулил, что тем самым я рискую Лагардом, что время может работать не на нас и быть очень и очень дорого.
Его точно не было на то, чтобы спать, но выйдя из ванной и опустившись в кресло, я почувствовала, что уже не могу подняться.
Случившееся в порту отняло больше сил, чем мне хотелось бы признать, потрясло настолько глубоко, что хотелось застыть ненадолго, принимая увиденное как некую новую реальность.
Стоило смыть с себя пот и пыль, голова начала кружиться, и я смирилась с необходимостью дать себе полчаса. Подремать, успокоиться, собраться с силами. Без ясной головы все равно не понять, в каком направлении действовать.
Переступая порог немногим ранее, я была почти уверена, что найду внутри чудовищный беспорядок, что комнаты обыщут в моё отсутствие.
Ничего подобного не случилось.
Никто сюда не вламывался и ничего здесь не искал.
Еще один Лагард…
Месть брошенного сына, увидевшего перспективу получить все, что причитается ему по праву рождения, казалась мне намного правдоподобнее мести близких кого-то из заговорщиков.
Человек, написавший анонимный донос. Человек в черном плаще на дороге.
Он должен был быть где-то близко.
Он не мог не знать, что Даниэль искал его до того, как все случилось. В то время, когда у него самого все было хорошо.
Даниэль, которого я знала, и Даниэль, о котором говорила Иветта, представлялись мне абсолютно разными людьми, не имеющими между собой ничего общего, кроме имени.
Насколько сильно темница изменила его?
Или не в темнице было дело, а в неудавшейся попытке напасть на палача?
Я не удивилась бы, скажи она, что Руперт решился брать тюрьму штурмом, но сам Лагард…
Сознание туманилось быстрее, чем мне хотелось бы, и я уже не смогла закончить мысль, потому что очутилась в темнице сама.
Закреплённый на стене факел давал слишком мало света — ровно столько, сколько нужно, чтобы в принципе разглядеть человека, но недостаточно, чтобы оскорбить взор неприятными подробностями.
Даниэль сидел в углу на соломе, прислонившись спиной к сырой каменной стене и вытянув одну ногу. Его окровавленные, перемотанные грязными тряпицами руки лежали плетьми.
Вернее, левая лежала, а правую он положил на поднятое колено. Едва ли он вообще её чувствовал, но так поза получалась почти расслабленной, вызывающе спокойной.
На его правом глазу тоже была повязка. Такая же окровавленная, грязная, бестолковая, наложенная как будто для того, чтобы нанести больше вреда, чем пользы.
Или же с единственной целью — прикрыть пустую глазницу как уродство, которое ни к чему видеть его посетителю.
— Не думал, что вы окажете мне честь.
Он говорил немного нечетко, как будто очень много выпил, но в меру завуалированной иронии в голосе хватило бы на десятерых.
— Нам сказали, что вы хорошо держитесь, Лагард. И что вы требовали этой встречи.
— Помилуйте, Ваше Величество, как я смею требовать… чего-то.
Никто и никогда не смел бы так говорить с королём. Одной неверной интонации хватило бы, чтобы отправиться на плаху, а Даниэль допустил их уже столько, что было не счесть.
Лица человека, стоящего над ним, я не видела, могла разглядеть его только со спины. Высокий, темноволосый, отлично сложенный. Молодой.
Это и правда был сам король, но Лагард не испытывал по этому поводу ни малейшего трепета.
— Вы не признались, — а вот в голосе Его Величества послышались требовательные нотки.
Однако, помимо их, было в нём что-то ещё.
Что-то, подозрительно похожее на недопустимое для монаршей особы любопытство.
— Мне не в чем признаваться, я об этом уже говорил, — Даниэль не улыбнулся, а скорее оскалился.
Ему всё ещё было очень больно, сознание плыло, и визитера он, скорее всего, почти не видел.
Моя рука сжалась в кулак от собственной беспомощности и этой боли, с которой я ничего не могла поделать.
Это был всего лишь сон, всего лишь чужие воспоминания, в которые мне почему-то довелось заглянуть украдкой, но я чувствовала их как свои.
— Вы упрямы, — король прошёлся по тесной камере, заложив руки за спину. — А ещё храбры. Я бы даже сказал, безрассудны. Вы знаете, что изувечили того человека в разы сильнее, чем он вас?
— Мне нет до него дела, — Лагард немного сполз по стене, потому что держать голову прямо ему было сложно, хотелось прислониться к сырой каменной кладке затылком. — Он выбрал для себя работу, которую я не могу уважать.
Король остановился.
— Вы забываетесь. В память о былой дружбе,
