Холланд посмотрел на него почти изумленно.
— Сверху мы прикрепим табличку с ее именем, — добавил служитель.
Холланд кивнул. Понял, что он все еще стоит на ногах. Время будет идти, минута за минутой. Вот он испытал некую порцию боли, прошел маленький кусочек пути вместе с Анни. Представил себе пламя в из печи, его рев…
— Там будет написано «Анни», — сказал он с чувством. — «Анни Софи Холланд».
Когда он пришел домой, Ада мыла красную картошку, склонившись над раковиной. Шесть картофелин. По две каждому. Не восемь, как она привыкла. Казалось, что их слишком мало. Ее лицо было все еще неподвижным, оно застыло в ту секунду, когда она наклонилась над носилками в государственной больнице, а врач приподнял простыню. Это выражение осталось на ее лице, как застывшая маска.
— Где ты был? — спросила она глухо.
— Я подумал, — осторожно сказал Холланд. — Я думаю, мы должны кремировать Анни.
Она выпустила картофелину и посмотрела на него.
— Кремировать?
— Я обдумал это, — сказал он. — Кто-то дотрагивался до нее. И оставил на ее теле следы. И я хочу их уничтожить!
Он перегнулся через кухонный стол и умоляюще посмотрел на жену. Он нечасто о чем-то просил.
— Что за следы? — спросила она тупо и подобрала картофелину. — Мы не можем кремировать Анни.
— Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли, — сказал он, уже чуть громче. — Это красивый обычай.
— Мы не можем кремировать Анни, — повторила она, продолжая скрести картошку. — Звонили эти, из государственной адвокатуры. Они сказали, что ее нельзя кремировать.
— Но почему, черт возьми?! — закричал он и сплел руки.
— Возможно им придется ее снова доставать. Когда они найдут того, кто это сделал.
* * *
Барди Снуррасон положил руку на стальную рукоятку и вытащил Анни из шкафа. Ящик почти беззвучно выскользнул на хорошо смазанных рельсах. Он не думал, прикасаясь к трупу молодой девушки, ни о своей собственной жизни и смерти, ни о смерти своей дочери. Он разобрался с этим. У него был хороший аппетит, он хорошо спал по ночам. Он обращался с чужой смертью с высшей степенью уважения и рассчитывал на то, что его преемники отнесутся так же к его телу, когда такой день настанет. Ничто за тридцать лет работы в судебной медицине не дало ему повода в этом усомниться.
Для полного осмотра ему понадобилось два часа. Пока он работал, картина понемногу прояснялась. Легкие были пятнистыми, как перепелиные яйца, и красно-желтая пена выдавливалась на плоскости сечения. Крови в мозгу было достаточно, а на шее и груди проступали кровоподтеки в форме полос, указывавшие на то, что она глубоко дышала, пытаясь глотнуть воздуха. Свои наблюдения он записывал на диктофон — короткие фразы, понятные только специалистам, да и то не всем. Позднее ассистент перепишет их в удобоваримой форме для письменного доклада. Закончив, он вернул черепную коробку на место, расправил кожу на голове, хорошенько промыл тело изнутри и наполнил пустую грудную клетку скомканной газетной бумагой. Потом снова зашил ее. Он был очень голоден. Понял, что должен поесть, прежде чем начнет работать со следующим трупом, а в комнате отдыха у него есть четыре бутерброда с салями и термос с кофе. Сквозь волнистое стекло двери он вдруг увидел человеческую фигуру. Человек за дверью стоял, не двигаясь. Снуррасон стянул перчатки и улыбнулся. Он знал мало людей такого выдающегося роста.
Сейер немного сутулился. Он без интереса взглянул на носилки, где лежала завернутая в покрывало Анни. На его ботинках были надеты бахилы — распухшие пакеты пастельного цвета, выглядящие очень смешно.
— Я как раз закончил, — сказал Снуррасон. — Вон она лежит.
Теперь Сейер взглянул на мумию на носилках с бо́льшим интересом.
— Ну тогда я как раз вовремя.
— Еще бы.
Врач принялся мыть руки от локтей и ниже — скоблил кожу и ногти жесткой щеткой несколько минут, затем ополаскивал. Потом вытер руки бумагой из держателя на стене и придвинул стул комиссару.
— Я мало что могу сказать.
— Не лишай меня сразу всех надежд. Что-то же должно быть?
Снуррасон подавил чувство голода и сел.
— Не мне оценивать, насколько важны мои находки. Но она кажется нетронутой.
— Вероятно, он силен. И действовал быстро и неожиданно. А одежду снял после.
— Вероятно. Следов сексуального насилия нет. Она уже не девушка, но никаких следов сексуального или других видов насилия. Она совершенно точно утонула. После чего с нее аккуратно сняли одежду — все пуговицы на месте, все швы целы. Может быть, он хотел, но испугался. Или возникли проблемы с потенцией — такое бывает.
— Или, может быть, он только хотел, чтобы мы думали, что он сексуальный маньяк.
— Зачем ему это?
— Чтобы скрыть настоящие мотивы. И это значит, что это не было импульсивное действие. Кроме того, она осталась с ним наедине добровольно. Значит, она знала его или он произвел на нее сильное впечатление. А на Анни Холланд, насколько я понял, сложно было произвести впечатление.
Сейер расстегнул одну пуговицу на куртке и выпрямился на скамье.
— Продолжай. Расскажи, что ты нашел.
— Пятнадцатилетняя девочка, — начал Снуррасон, монотонно, как пастор. — Рост сто семьдесят четыре сантиметра, вес шестьдесят пять килограммов, минимальное количество жира, большая его часть превратилась в мышцы благодаря жестким тренировкам. Слишком жестким для пятнадцатилетней девочки. Итак — много мышц, больше, чем у многих мальчиков ее возраста. Объем ее легких был очень большим, благодаря чему она долго не теряла сознания.
Сейер смотрел на старый линолеум на полу — узор на нем напоминал узор в ванной у него дома.
— Сколько времени это вообще занимает? — тихо спросил он. — Сколько времени уходит у взрослого человека на то, чтобы утонуть?
— От двух до десяти минут, зависит от физических кондиций. У нее это заняло, скорее, десять минут.
До десяти минут, подумал Сейер. Умножить на шестьдесят, получается шестьсот секунд. Что можно успеть за десять минут? Принять душ. Поесть.
— У нее увеличены легкие. Если она реагировала, как обычно, она сначала пару раз сильно вдохнула, пока шла ко дну, мы называем это «respiration de surprise». Потом снова закрыла рот, потом потеряла сознание, и какой-то объем воды попал к ней в легкие. В головном и спинном мозге я нашел зарождающиеся диатомеи — это разновидность минеральных водорослей; конечно, их немного, но ведь озеро довольно чистое. Итак, причина смерти — утопление.
У нее нет послеоперационных шрамов, никаких особых примет, родимых пятен или татуировок, никаких изменений кожи на голове. Волосы собственного цвета, ногти короткие, без лака, никаких частиц под ними, кроме ила. Очень хорошие зубы. Одна-единственная пломба в левом коренном.
