языке, состоящем, казалось, из одних гласных. Гэдж, который знал немного по-рохански и по-эльфийски, как ни прислушивался, так и не смог разобрать ни единого слова… да, собственно говоря, не очень-то этого и желал.
Он вернулся к костру, вскипятил воду и заварил в кружке сушеные листья малины, а Фангорн и Гэндальф все о чем-то говорили и говорили, толковали и толковали, Фангорн что-то неторопливо дудел и дудел волшебнику; плавная их беседа лилась и лилась, струилась и струилась, гладкая, неспешная и неиссякаемая, как Андуин; Гэдж с трудом стряхивал с себя наползающую дремоту. Вода в котелке остыла; орк подогрел её один раз, потом — другой, затем еще и еще… Подбросил хвороста в костер, вытряхнул песок из сапог, просушил обмотки, смазал мазью синяк на колене, нашел костяной гребень и расчесал им колтун в волосах, безжалостно выдирая с корнем жесткие неподдающиеся пряди… Вновь подогрел воду…
Долгий летний день подходил к концу. Полуденная жара отступила и сменилась живительной вечерней прохладой, и под деревьями уже натекла мутная сумеречная тень, когда замшелый лесовик счел нужным наконец закруглить свой изрядно затянувшийся монолог и, раскланявшись с Гэндальфом, исчез в лесной чаще. Волшебник, утирая рукавом потное лицо, молча подошел к костру, бросил посох, в изнеможении повалился на траву и взял из рук орка протянутую ему деревянную кружку.
— Ну и? О чем он тебе говорил? — спросил Гэдж. Не то чтобы ему в самом деле хотелось это знать, просто он надеялся хоть как-то сбросить овладевшее им невыносимое сонное оцепенение.
Гэндальф, держа кружку обеими руками, жадно глотал терпкий и ароматный малиновый отвар.
— Фангорн-то? О многом, Гэдж… Он, бедняга, изрядно спешил, знал, что мне сейчас недосуг. Когда-нибудь я приду сюда снова, и уж тогда мы с ним всласть потолкуем… А это что такое? — вдруг спросил он, наткнувшись взглядом на клочок бумаги, застрявший в траве. Орк оглянулся — и похолодел: наверно, это была страница его злосчастного опуса, выпавшая из пачки в тот момент, когда его, Гэджа, застигло врасплох появление Фангорна. А он, болван, этого даже и не заметил!
— Это… мое, — прохрипел он, поспешно протягивая руку к своему сокровищу — и радуясь тому, что к этому моменту сумерки уже сгустились достаточно плотно: под взглядом Гэндальфа у него почему-то начали гореть уши. — Так значит, Фангорн — самый настоящий энт, правда? — быстро спросил он, отчаянно стремясь перевести разговор на другую, более безопасную стезю. — Я раньше думал, что «пастыри деревьев» существуют только в сказках.
Волшебник пожал плечами.
— Что ж, дружище, в каждой сказке есть только доля сказки.
Гэдж хмыкнул.
— А Фангорн такой… не очень-то торопливый. Недаром в Рохане про тугодумов говорят «мозги деревянные, как у энта».
Гэндальф долил себе в чашку остатки кипятка из котелка. Рассеянным жестом отогнал комара, в охотничьем возбуждении нарезающего круги над головой волшебника.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы дерево торопилось, эм? — спокойно спросил он. — «Древесный» век куда длиннее человеческого, так что отсчет времени у энтов свой, и «торопиться» им, в общем-то, особо и некуда. Хотя, знаешь ли, это действительно достаточно трудное и долгое дело — суметь выслушать энта до конца.
— Я заметил, — с усмешкой сказал Гэдж. — А эти… «хьорны» какое отношение имеют к энтам? Ты говорил, они — переродившиеся…
Волшебник вздохнул.
— Так и есть. Для энта нет существа страшнее, чем двуногая тварь с топором или огнивом в руках, поэтому они… не слишком любят людей. А у некоторых энтов эта нелюбовь и вовсе перерастает в неудержимую ненависть, в особенности у тех, кому довелось самому несправедливо пострадать от людских рук. Такие энты становятся злобными, угрюмыми и замкнутыми, и готовы растерзать в клочья любого, кто, как им кажется, пытается вторгнуться в их исконную вотчину и нанести им какой-то вред… Вот как тебя, например.
— Ну… понятно, — пробормотал Гэдж.
Волшебник выплеснул остатки чая с лохмотьями разварившихся малиновых листьев в траву.
— К счастью для тебя, старик Фангорн не позволил им этого сделать — с моей помощью, разумеется. Но ему все труднее держать этих лесных злыдней в узде, и возросшая в последнее время воинственность хьорнов его сильно беспокоит. Я вот даже думаю, не связано ли это с… — Он замолчал на полуслове и, приглаживая растрепанную бороду, рассеянно уставился в костер — и Гэдж понял, что дальнейший разговор можно не продолжать, Гэндальф вновь с головой ушел в собственные, малопонятные стороннему человеку размышления, и выныривать из них обратно в докучный мир как будто не собирался… Ну да, сейчас он, как всегда, достанет кисет и неизменную вересковую трубку — и, окутанный клубами вонючего дыма, будет сидеть долго и неподвижно, как статуя, отсутствующим взглядом смотреть прямо перед собой и время от времени что-то невнятно бормотать под нос…
Темнота быстро сгущалась, и о дальнейшем продолжении пути сегодня уже не могло быть и речи. Стрекот кузнечиков в траве сменился тихим пиликаньем сверчков, Гэдж растянулся на траве и заложил руки за голову, глядя в темное, наливающееся ночной темнотой небо. Интересно, что сейчас поделывает Саруман — там, в далеком Гондоре? Да и получил ли он послание, отправленное Бальдором из Изенгарда — или еще нет?.. Гэдж повернулся на бок и подтянул колени к животу, устраиваясь поудобнее — и тут же что-то сильно и больно кольнуло его в бедро. Зашипев сквозь зубы, орк сунул руку в карман и нащупал предмет, вдруг напомнивший ему о себе: это был тот самый маленький неказистый обломок амулета, который несколько дней назад Гэдж отыскал в шкатулочке в Заклинательном чертоге. Орк немного удивился своей находке: он, собственно, никак не ожидал обнаружить этот крохотный, уже основательно подзабытый им кусочек металла у себя в загашнике.
— Что это у тебя?
Гэдж поднял голову.
Волшебник, выколачивая трубку о торчащий из земли корень, смотрел на амулет, лежащий у Гэджа на ладони, с некоторым сдержанным интересом.
— Сам не знаю… — пробормотал орк. Он сел и поднес обломок амулета поближе к свету костра.
— Можно взглянуть? — Взяв вещицу из рук Гэджа, волшебник внимательно осмотрел её со всех сторон, потер пальцами, словно пробуя металл на ощупь. — Хм, вот так штука… Какой странный материал…
— Странный? Разве это не серебро?
— Нет. Это какой-то металлический сплав… вот только не могу понять, какой именно.
— Может быть… мифрильный? — с замиранием сердца прошептал Гэдж; об этом ценном, чудесном и редком металле, обнаруженном гномами в недрах Мории, он был наслышан достаточно для того, чтобы ощутить сейчас в желудке мягкий благоговейный холодок.
Но волшебник его разочаровал:
— Нет, это не мифрил. Определенно
