слишком много отвлекаться на работе, потому что здесь речь идет о человеческих жизнях, а с ними не следует играть.
Сейчас у меня есть ответственность.
Я ненавижу ответственность.
Просто не люблю.
Вздохнув, тащу шлюху за собой и оставляю ее возле Майка, чтобы он мог начать допрос.
Потом направляюсь в маленькую коморку, которую папа называет моим кабинетом. Мне кажется, раньше здесь хранили чистящие средства. Отец считает, что я не должен пользоваться привилегиями, потому что он здесь босс, а должен работать, Эмилия, чтобы когда-нибудь мог занять его место и знал, что действительно заработал его. Мне почти двадцать восемь, я не хочу работать. Кто хочет работать добровольно, Эмилия? Серьезно.
Я каждый день спрашиваю себя, как ты поживаешь, детка. То, что я вижу, когда слежу за тобой через компьютер или определяю местонахождение твоего телефона, мне недостаточно. Мне нужно знать, как у тебя дела. Последние три года это первое, о чем я думаю после того, как проснусь. Теперь ты живешь в Нью-Йорке, Эмилия. Ну конечно. Но ты не живешь с Райли. Вы друзья, и видитесь два раза в неделю. Как можно дружить с бывшим, с которым регулярно занималась сексом, Эмилия?
Ты живешь в студенческом общежитии, и у тебя впереди еще два семестра, прежде чем закончишь обучение. Я горжусь тобой, детка, честно. Но я ненавижу, что ты живешь этой университетской жизнью, Эмилия. Ты публикуешь что-то в Инстаграме каждый день. Я это вижу, и ты это знаешь. Делаешь мне назло, Эмилия?
Каждые выходные вечеринки и пьянки. Так много алкоголя не пойдет тебе на пользу.
Какие-то фотографии со шлюхами, которые дерьмово выглядят возле тебя.
Ты постишь даже то, как сидишь в библиотеке и учишься, Эмилия.
И ночью в центральном парке с кофе из Старбакса.
Ты стала настоящей Нью-Йоркской цыпочкой, и твои волосы обрезаны до плеч. С какой стати? Ты красишься каждый день и одеваешься намного современнее и, к сожалению, откровеннее.
Кроме того, ты взяла из приюта овчарку, Эмилия. Ее зовут Винус (Venus), как греческую богиню, и она белая. Главное не то, что есть у меня, правда, Эмилия? Главное — противоположность.
Сижу в своей коморке и листаю твой Инстаграм, как и каждый день.
Ты, должно быть, чувствуешь себя такой свободной без меня.
На каждой фотографии ты улыбаешься, и твои глаза сияют. Ни боли, ни страха — ничего.
Ты забыла меня, Эмилия, в то время как я до сих пор сижу здесь и думаю о тебе.
И тут мне отображается, что ты загрузила новую фотографию, и я замираю.
«Лето в Нью-Йорке» — подписала ты, поставив рядом сердечко. Я ненавижу эти красные сердечки. И ты не одна на фотографии, а с парнем, Эмилия. У него голубые глаза, черные волосы, и он на две головы выше тебя. Ты смотришь на него, в то время как он обнимает тебя сзади, положив подбородок тебе на голову — и ты смеешься. Почему ты смеешься, черт возьми? Почему ты никогда не смеялась со мной так сильно, так тепло, так искренне…
Есть ссылка на него. Его зовут Сет.
Захожу на его страничку. О Боже, он фотограф, весь в татуировках, с твоего курса, наверное. Он выглядит дерьмово, Эмилия. Но тебе такое нравится, и у него тоже есть несколько загруженных фотографий с тобой, Эмилия. На всех ты выглядишь такой счастливой.
Ты притворяешься для меня, Эмилия?
Или действительно счастлива без меня?
Я не из тех мужчин, которые хотят видеть тебя счастливой. Без меня. Ненавижу, когда ты счастлива без меня. Меня убивает, что ты нашла кого-то, кто достоин того, чтобы ты его опубликовала в сетях.
Как это часто бывает, мой палец парит над твоим именем в телефоной книге, прямо над этой знаменитой зеленой кнопкой. Вообще-то, он ежедневно над ней парит, но я никогда ее по-настоящему не касался, Эмилия. Последний раз, когда я разговаривал с тобой, это было в том чертовом пляжном доме в Вирджиния-Бич.
Я ненавижу Вирджинию-Бич.
— Что ты там делаешь? — рявкают позади меня, и я испуганно разворачиваюсь на стуле.
— Черт, папа! Тебе всегда нужно так подкрадываться? Стучись! — приоткрытая дверь хлопает о мой стол, Эмилия, потому что здесь немного тесно. Особенно когда входит мой отец. Это нехорошо. Еще хуже, когда он выглядит таким злым, как сейчас.
— Мейсон, сколько еще можно повторять? Проституток, которых ты задерживаешь, нельзя трахать!
— Но она сама хотела, пап. Я ее не заставлял, — говорю я и вспоминаю, как махал ей своим значком ФБР перед лицом, чтобы она мне отсосала.
— Это злоупотребление полномочиями, за такое можно загреметь в тюрьму!
— Только если она напишет заявление, но этого никто не сделает, пап. Никогда. Последняя предлагала мне деньги, чтобы мы повторили.
Он раздраженно стонет и трет слегка поседевшие виски.
— Шевели задницей, Мейсон, у нас совещание. Ты подготовил отчеты? — монотонно спрашивает он.
— Эмм, нет?
— Мейсон, у тебя было четыре дня.
— У меня были важные дела, пап, — отвечаю я и поднимаю руки в защитном жесте.
Он сжимает переносицу и орет:
— Родригес, ваш отчет, быстро!
Потом выходит из комнаты, и я закрываю телефонную книгу.
А вот и ты, детка.
На моей заставке. Смотришь на меня с маленькой улыбкой. Лежишь на боку на моей кровати, обнаженная, натянув одеяло до груди. Моя татуированная рука лежит на твоих волосах.
Это было, когда твои волосы были еще длинными, и ты меня любила.
И, проклятье, мне хотелось бы вернуться туда.
20. Ох, дерьмо, Мейсон
Эмилия
Солнце опаляет мою кожу, когда я выхожу на типичный Нью — Йоркский балкон и вдыхаю пропахший выхлопными газами воздух. На мне надета только футболка Сета, но даже в ней слишком жарко. Сейчас всего лишь семь утра, но так жарко и светло, как будто уже полдень. Сет еще лежит наверху на огромном матрасе в своей открытой галерее. Сегодня ночью я изрядно его вымотала, да и он меня тоже.
Нам скоро нужно быть в университете, но мы почти не спали, и я подумываю остаться здесь, с ним, в его ателье с балками на крыше и косыми потолками. С наслаждением потягиваюсь, издавая при этом визгливый звук. Венера тут же приходит посмотреть, что происходит, и я глажу ее, говоря, что все хорошо. Я опираюсь на перила и наблюдаю за множеством желтых такси и сердитыми жителями Нью-Йорка, как они пробираются через трафик. Там шумно и полно крыс, но мне все равно.
Тогда, три
