раздирающая сердце боль человека, теряющего последнего близкого, еще текла в Полининой крови подсмотренным воспоминанием. Диким, инородным, но при этом ужасающе, нестерпимо понятным.
— Кто его убил? — едва слышный вопрос прозвенел в тишине кухни звоном бьющегося стекла. Девушка думала мужчина не ответит, но тонкие губы выплюнули с горьким отвращением:
— Граф Кохани, — смягчаясь, на готовое сорваться в ответ недоверие, добавил, — не твой импозантный приятель, а его предок — хранитель родовых традиций и моральных норм.
— Каких норм?
— Садоводческих. Орден вольных садовников, не слышала о таком?
Полина отрицательно покачала головой.
— Вот и я до гибели брата о них не знал. Равно как и не догадывался о широкой разветвлённости и удивительном разнообразии нашего генеалогического древа. Потребовалось тридцать лет и Писание твоей прабабки, чтобы начать распутывать клубок загадок и тайн.
Полина слушала, затаив дыхание. Карел говорил размеренно и сухо, подобно профессору, не нашедшему в глазах студентов заинтересованного отклика на изучаемую тему. Смотреть на девушку мужчина избегал, изучая содержимое чашки.
— У Первородной было трое детей — дочь Виктория, сын Карел от барона Ярека Замена и сын Маттеуш от графа Петера Кохани.
— Карел не от Замена. Его отец — художник, мастер MS, — не удержалась Полина.
— Откуда?! — теперь серые глаза удостоили ее внимательным взглядом. — Твой дар — прошлое?
Не дожидаясь ответа, Карел кивнул сам себе:
— Ты не читаешь мысли, а вытаскиваешь из памяти фрагменты. Со всеми или только с родней?
— Где моя одежда? — попыталась уйти от ответа Полина. От холодного тона и пристального внимания девушка поежилась и плотнее закуталась в банный халат.
— В стирке, — отмахнулся мужчина. — Ответь на вопрос.
— Почему в стирке? Зачем я здесь? Не буду отвечать, пока не расскажете! Надоело! Волшебный клематис то, древнее пророчество сё! Нарисовалась толпа родственников, как в мыльной опере, один другого загадочнее и всем что-то надо! Отдайте мои вещи, отвезите к родителям — там и поговорим! — гордо вздернула подбородок и демонстративно отвернулась к окну.
— Резонно, — бледное лицо тронула едва заметная улыбка. — Домой тебя отвезет Стенли завтра утром, когда одежда высохнет, а яд полностью выведется из организма. А пока у нас есть время. Сыграем в «Правда или действие»?
Увидев, что сквозь показательное возмущение и обиду в карих глазах загорается интерес, мужчина поднялся распахнуть окно. Шепот лилового Халлербоса ворвался в кухню, подобно тихой мелодии.
— Я начну, — Карел не обернулся, изучая лесной пейзаж. — Твоя одежда в стирке, потому что в башне Графа тебя с головы до ног пропитали отравленным газом, который блокирует наши способности и делает повиликовых обычными людьми.
— Кто меня раздел?
— Серьезно? Тебя это сейчас волнует? — мужчина рассмеялся. — Ответь о даре, утолю любопытство.
— Да, — выплюнула Полина.
— Что «да»? Главный вопрос — чьи бесстыжие лапы стащили с тебя дешевые тряпки?
— Да — я вижу воспоминания Повилик. Не прошлое, а именно то, как оно отпечаталось в родовой памяти. Скажем, если ты свихнулся и поймал глюк — я увижу его, а не то, что было на самом деле.
— Остается надеяться — я в своем уме.
— Сомневаюсь, — фыркнула Полина и зачем-то добавила, — одежда, между прочим, не дешевая, а дизайнерская.
— Какие времена такие и дизайнеры, — парировал Карел с явным удовольствием отмечая гневный прищур карих глаз. — Раздевала тебя Мардж, и, предвосхищая дальнейшую болтовню, она же и мыла. А вот на руках носил Стенли.
— Сам решил не мараться? — не удержалась от колкости девушка.
— Да, — односложно ответил мужчина, спокойно выдерживая пронзительный взгляд. Полина отвела глаза, а Карел продолжил:
— Раз ты решила впустую тратить вопросы — я задам свой. Как ты проникаешь в память?
— С отмершими побегами — прикасаясь к их вещам, с живыми — требуется разрешение.
— Которого я не давал.
— Она считает иначе, — усмехнувшись, Полина указала на грудь мужчины, где под шелком халата скрывался рисунок вьющейся гиностеммы. — По правилам надо выбрать, правда или действие.
— Действие, — с явным любопытством Карел ждал продолжения. Своевольная, импульсивная и, вместе с тем, смелая девчонка забавляла и, признаться честно, располагала к себе.
— Дай мне руку, — на удивленно вздернутую бровь Полина пояснила, — хочу убедиться, что не врешь.
В приглашающем жесте ладонь легла на деревянную столешницу. Спустя секундное колебание мужские пальцы коснулись подрагивающих девичьих.
В этот раз темнота и холод отступили почти мгновенно. Сквозь прикрытые веки Полина чувствовала пристальное внимание серых глаз. Карел изучал ее с настороженным интересом, ловил каждую реакцию, пытался пробраться в мысли, постичь подноготную суть. С удовлетворением девушка отметила, что является для мужчины такой же загадкой, как и он для нее. Искушение заглянуть в глубину прожитых лет было велико, но злоупотреблять внезапным доверием казалось недозволительной грубостью.
Что произошло в такси? Не успел оформиться вопрос, как перед внутренним взором уже проявился салон машины, бледная пассажирка на грани обморока и тяжелый, густой дурман, лезущий в ноздри, оседающий на коже, не дающий здраво размышлять. Опущенные на полную окна, мелькающие за ними улицы Антверпена, резкие, отрывистые команды по громкой связи:
— Планы изменились. Через полчаса на заправке.
Голос Стэнли — беспокойный, утративший веселье:
— Все в порядке, Гин?
— Нет. До Брюсселя ты поведешь.
Короткий взгляд в зеркало заднего вида — дыхание прерывистое, подступившая к губам синева, быстро теряющий цвет клематис на плече. Девчонке нужна помощь, но прикоснуться к ней, значит самому лишиться сил.
Из бардачка вытаскивается похожий на дезодорант баллончик. Аэрозоль распыляется в лицо обморочной пассажирки. Лесная свежесть наполняет салон, даруя минутное облегчение, возвращая румянец бледным щекам. Роса из Халлербоса — проверенное средство от химии садовников. К сожалению, «дорожная» порция ничтожно мала — ее хватает двоим доехать до придорожного кафе, где верный Стенли, не задавая вопросов, протягивает термос с чистой заговоренной водой. Дальнейшее проявляется фрагментами — другой автомобиль, скоростное шоссе, постыдная тяжелая слабость в теле, усмиряемая лишь на время живительной влагой. На опушке леса, вдали от туристических троп здоровяк О’Донелли легко подхватывает Повилику, руки девушки безвольно повисают, мужская ладонь сжимает запястья, нащупывая пульс. Молодое сердце бьется медленно, но размеренность эта спокойная, а не тревожная. С дальнейшим справится родовая магия и Лес.
Полина открыла глаза — ладонь Карела сжимала ее запястье как в видении, жилка под мужскими пальцами отбивала сердечный ритм.
— Я могла умереть? — на слетевший с девичьих губ вопрос в грозовом небе глаз сверкнула молния.
— Вряд ли, но с дозой переборщили. Непохоже на графа. Обычно он педантичен и раздражающе точен. Да и так просто убивать младшую из Повилик — непозволительная расточительность. Газ в лифте отключает родовые способности, особый чай делает психику податливой, а язык болтливым.
