Кавуто передал ему инструмент, а другой рукой тут же вытащил из наплечной кобуры смехотворно большой автоматический «орел пустыни» 50-го калибра.
— Ты когда опять эту штуку носить стал?
— Сразу после того, как в «Святом сердце» ты произнес слово на букву «в».
— Знаешь же, это их не остановит.
— Мне с ним спокойнее. Хочешь подержать, а я пока дверь вскрою?
— Если там… кто-то из… них засел, они будут в спячке, или как это у них называется. Сейчас день, не бросятся.
— Ну да, это на всякий случай — вдруг меморандум не дошел.
— Понял тебя. — Ривера сунул ломик в щель между дверью и косяком и навалился всем телом. С третьего толчка что-то треснуло, и дверь приоткрылась на дюйм. Фуфел и Лазарь немедленно вскочили и уткнулись носами в щель. Ривера оглянулся на Кавуто, тот кивнул, и Ривера распахнул дверь шире и отошел.
Проем загораживала баррикада полок и мусора, но Фуфелу с Лазарем она была не помеха — доблестные псы уже отчаянно и неистово тявкали откуда-то из глубины. Сквозь щель в наваленном Ривера пошарил лучом по небольшой кладовке: бочки, стеллажи, кучи пыльной одежды.
— Чисто, — сказал он.
Кавуто подошел и встал в проеме с ним вместе.
— Хрен там чисто.
Здоровенный полицейский распинал баррикаду, держа фонарик повыше одной рукой, а «орла пустыни» не сводя с ряда бочек у правой стены. Фуфел и Лазарь там как раз устраивали ураганную собачью истерику.
Ривера вошел вслед за напарником в кладовку и направился к бочкам. Кавуто прикрывал. За лаем инспектор различил слабый стук по металлу. Он шел из одной бочки — та стояла днищем вверх и содержала в себе что-то твердое. Этикетка сообщала нечто про фильтрационный минерал. Из-под нее высовывалась не до конца закрытая крышка.
— Там что-то есть.
— Уши заткни, — сказал Кавуто, взводя курок, и навел «орла пустыни» на центр бочки.
— Ты обдолбался? Из такой пушки тут нельзя стрелять.
— Ну есть «нельзя», а есть «не следует». Вероятно, стрелять мне тут не следует.
— Прикрой, я ее переверну.
Кавуто не успел ответить — Ривера уже схватился за край бочки и нажал изо всех сил. Бочка была тяжелая и рухнула крепко. Фуфел с Лазарем мохнатыми пулями подскочили к приоткрывшейся крышке и принялись помогать лапами.
— Готов? — спросил Ривера.
— Давай, — сказал Кавуто.
Ривера пнул край крышки, и она с лязгом откатилась, замерла и с глухим стуком рухнула в пыль. Фуфел незамедлительно влетел в бочку, а Лазарь забегал туда-сюда подле.
Ривера тоже вытащил пистолет и сместился туда, откуда можно было заглянуть в бочку. Первой взору его предстала спутанная буря серых волос, затем — два хрустально-голубых глаза, глядевшие с широкого, видавшего виды лица.
— Что ж, это было неприятно, — произнес Император, отплевываясь от собачьих слюней, коими его одарил верный Фуфел.
— И не говорите, — кивнул Ривера, опуская пистолет.
— Мне может занадобиться споспешествование в извлечении меня из этой емкости.
— Это можно, — сказал Кавуто. Он обарывал в себе обострение эмпатических мурашек, воображая, как было бы ему провести ночь, а то и больше, вверх тормашками засунутым в бочку. Они с Императором были примерно одних габаритов. — Больно?
— О нет, благодарю вас. Руки и ноги у меня онемели уже довольно давно.
— Моя догадка — вы туда не сами залезли, правда? — спросил Ривера.
— Нет, деянье совершено не мною, — ответствовал Император. — Обошлись со мною грубо, но, похоже, эдакое обращение сберегло мне жизнь. Видите ли, в бочке не оставалось места, чтобы они могли сгуститься. Меня окружали сотни извергов. Но вы их, я уверен, и сами видели, когда заходили сюда.
Ривера покачал головой:
— Вы про котов? Нет, там повсюду следы, но подвал пуст.
— Что ж, сие скверно, — сказал Император.
— Вовсе нет. — Ривера отвлекся. Он водил лучом фонарика по кладовке, искал что-нибудь такое, чем можно извлечь Императора из бочки. И уперся взглядом в пятачок у самых полок, где слой пыли остался не потревоженным их спасательной операцией. На нем с четкостью гипсовой отливки, хоть домой на День матери посылай, виднелся отпечаток босой человеческой ноги. — Сие очень скверно.
А снаружи за окном трижды быстро гавкнул Марвин. Ривера счел это сигналом опасности, хотя на самом деле в переводе с собачьего это всего-навсего значило: «Ну и что, эй, мне тут дадут дрёбаную галету или как?»
15
Витанья ума и наоборот
Томми
Вернули Томми слова. На неделю с выводком котов-вампиров, а прежде — на несколько недель в бронзовой статуе — слова Томми покидали. Рассудок его одичал, тело — тоже, после того, как он вырвался. Впервые с тех пор, как Джоди его обратила, он обратился сам — к своим инстинктам, — и те привели его к огромному бритому коту-вампиру Чету и его вампирскому помету. Охотясь с ними, Томми научился применять свои вампирские органы чувств, понял, как быть охотником. И с ними же ему впервые досталась кровавая добыча — мыши, крысы, кошки, собаки… Да, и люди тоже.
Чет был альфа-животным стаи. Томми — бета, но быстро выходил на тот уровень, когда мог уже стать угрозой для Чета. Ирония же заключалась в том, что к словам его привел Чет, а от них Томми уже сам вернулся к здравому рассудку. В туче, слившись с другими зверями, он чувствовал то же, что и они, знал то, что они знали, а Чет знал слова; Томми сопоставлял слова с понятиями и переживаниями, как человек, а именно это не давало ему обращаться в туман с самого начала. Как человек, с грамматикой, накрепко вшитой в мозг, он обозначал словом все, что ему попадалось, а как писатель не мог определить словом то переживание, которое для него не имело ценности. Но чтобы стать туманом, нужно просто БЫТЬ. Слова мешают. Отделяют тебя от состояния.
Кот Чет словесным созданьем не был, ибо его кошкин мозг не оборудован каталожными ящичками для такой информации. Но как у вампира — больше того, вампира, порожденного вампиром в первом колене, — мозг его изменился: теперь понятия несли ему с собой слова. Когда туча охотников заструилась под дверь, чтобы напасть на Императора (на запах псины и узнавания, ибо Чет был знаком с Императором при жизни), в Четовом кошкином мозгу промелькнуло молнией слово «собака» — а значит, и в мозгах всех охотников; для Томми же оно несло трансформацию: бессмысленные для котов слова полились водопадом у него в уме, а с ними хлынули воспоминания, личность, осознанность себя.
Томми материализовался из тучи в темной кладовке, где Император предстал его взору тепловым очерком — Его Величество съежился в углу, держа наготове кухонный нож. Даже если бы в кладовке было светло, двигался Томми так быстро, что Императору было бы трудно увидеть, что происходит. Вампир сгреб старика, засунул его в бочку, захлопнул крышкой, так ее стиснув, что погнул края, и перевернул бочку, чтобы не открылась. Инстинкт и опыт подсказали Томми, что охотникам просто не хватит в ней места материализоваться целиком, поэтому хоть бочка и не была герметична, Императору в ней будет безопасно, если не снимать крышку. В бочке не было места даже для того, чтоб буквально потянуть кота за хвост. Это старика и спасет.
