что высота нашей башни — оскорбление собора Парижской Богоматери.
Эти слова безмерно развеселили инженера, и он бодрым шагом покидает стройку. Погода великолепная: жара к вечеру спала, и небо Парижа приняло нежный розоватый оттенок летних сумерек.
— Папе следовало бы поблагодарить нас: эта башня приблизит людей к Богу…
Порой Компаньон приходит в отчаяние от упрямства своего партнера. Если Гюстав в чем-то убежден, его не разубедишь. Иногда он попросту не желает считаться с реальностью.
— Ты, конечно, можешь упираться, но в конце концов это принесет нам несчастье…
Эйфель смотрит на Компаньона с искренним сочувствием. Сколько лет они знают друг друга, работают вместе. А Жан совсем не меняется: все такой же нытик, паникёр и педант.
— С каких пор ты стал суеверным?
— Гюстав, ты не понимаешь. Против твоей башни восстал весь Париж. Вспомни, какую петицию написали люди искусства еще зимой…
— Люди искусства? Тоже мне эксперты…
— Среди них Гуно, Сарду, Дюма, Коппе, Мопассан и даже твой любимый Шарль Гарнье. Да, я называю их людьми искусства!
Гюстав Эйфель мрачнеет. Легко пренебрегать глумлением простонародья, но эта безжалостная, в высшей степени официальная петиция, которая распространялась в парижских артистических кругах с января, поразила его до глубины души. О чем говорить, если даже старые друзья, даже Шарль Гарнье, осудили проект трехсотметровой башни! Полемика растянулась надолго: у государства было множество других забот — растущее влияние генерала Буланже, франко-немецкий кризис, но в парижских салонах башню живо обсуждали. Вот только странно, что на сей раз Антуан, который прежде так умело обезоруживал оппозицию, теперь упорно молчит…
— Странно они рассуждают, эти «люди искусства»! Им кажется, что если инженер строит что-то солидное, то он ничего не смыслит в красоте. Неужели они не понимают, что правила механики всегда подчиняются законам гармонии?
— Да ты не меня убеждай, Гюстав, ты убеди в этом их! — указывает он на груду плакатов, оставленных у ворот стройки протестующими.
Гюстав наклоняется и поднимает один из них: «Париж не продается!» И швыряет на другой, гласящий: «Башню — на свалку железного лома!»
— Куда он смотрит, твой Рестак? Ведь именно он должен заниматься всем этим: прессой, защитой нашей репутации. Напоминаю тебе, что пока мы не завершим монтаж первого этажа башни, все расходы идут из нашего кармана. И только после этого государство возьмет на себя финансирование…
Вот теперь Гюстав побледнел. Эту мысль он отгоняет от себя уже много недель. Ему всегда претило клянчить деньги у других. Кроме того, он прекрасно знает, чем может окончиться встреча с Рестаком. Но есть ли у него выбор?
— Ты прав. Я поговорю с Антуаном…
ГЛАВА 28
Париж, 1887
Ох уж эти автомобили… есть ли у них будущее? Вот уже несколько лет их видят на парижских улицах, где они забавляют зевак и пугают лошадей. Сколько суматохи вносят они в городское движение, сколько несчастных случаев из-за них произошло!
«Таков прогресс, господин Эйфель!» — часто слышит он и даже готов согласиться, но с одним условием: автомобили должны быть более быстрыми, менее шумными и не столь громоздкими. Пока же это всего лишь любопытная техническая новинка, игрушка для богачей.
Казалось бы, журналисту такая роскошная игрушка не по карману. Но Эйфель помнит квартиру Антуана в доме у парка Монсо. Ее обстановка ясно свидетельствует о значительном состоянии владельца, чтобы не сказать: о богатстве. Вот и этот автомобиль, в котором он везет своего гостя на прогулку в Венсенский лес, тоже предмет роскоши, наряду с множеством остальных.
— Ну признайся, что это прекрасно! — восклицает Рестак, вцепившись в руль своей трясущейся машины.
Но Гюстав в это погожее июльское утро предпочитает любоваться цветущими аллеями. Несмотря на яркое солнце, в парке еще немноголюдно. Люди гуляют, влюбленные парочки целуются, семьи рассаживаются на траве, чтобы позавтракать. Да, это настоящий лес у ворот Парижа, и Гюстав думает: надо бы почаще наведываться сюда. Он, привыкший к Булонскому лесу, находит этот — Венсенский — более демократичным. Те редкие прохожие, которые идут по этой аллее, испуганно шарахаются от автомобиля, а в Булонском лесу к ним все уже привыкли.
— Ничего себе! — восклицает какой-то паренек, указывая на машину своему товарищу.
И оба тычут в нее пальцами, не понимая, что за зверь такой.
Рестак, зардевшись от гордости, улыбается Эйфелю. Это его первая улыбка с момента их встречи — до сих пор Антуан держался холодно и говорил только о своей машине. Гюстав надеялся, что Антуан пригласит его к себе домой, но тот предпочел встретиться на площади Нации. И это больно укололо Гюстава. Еще одним разочарованием стало то, что, когда машина затормозила у тротуара обширной круглой площади, в ней не было Адриенны. Хотя с какой стати она стала бы сопровождать мужа? Ведь Эйфель сказал Рестаку, что хочет поговорить с ним о своей работе.
Посадив его в автомобиль, Антуан повел себя крайне холодно, почти враждебно. Гюстав был слишком самолюбив, чтобы спрашивать его о причинах. Неужели Адриенна что-то сказала мужу? Эйфель был уверен, что нет. Да и что могла она сказать? Вспомнить любовную интрижку тридцатилетней давности? Вряд ли, к чему ворошить грустные воспоминания. И Гюстав решил, что Рестаку просто наскучила эта затея; Эйфель со своей башней больше его не интересует. Но инженеру очень нужен журналист. И сегодня больше чем когда-либо. Он начинает рассказывать Антуану о своих трудностях, но тот обрывает его:
— Никто больше не желает вкладывать в твою башню ни одного су. Тебе придется финансировать ее из своего кармана…
— Ты действительно так думаешь?
— Они боятся скандала.
Гюставу казалось, что это абсурд.
— Какой скандал? Никакого скандала нет.
Рестак взглянул на него и сказал почти весело:
— Похоже, ты восстановил против себя весь свет…
— Да, банки бросили меня на произвол судьбы, — признал инженер.
— Ну ты ведь с самого начала знал, насколько это рискованное предприятие.
Откуда в нем эта холодность, это нежелание протянуть руку помощи? Достаточно было бы нескольких газетных статей, чтобы общественное мнение изменилось в пользу Эйфеля, стало более благосклонным. Люди, они ведь как бараны…
— Антуан, я сейчас на краю пропасти. Малейшая проблема на стройке — и меня ждет полный крах…
Рестак сокрушенно кривится с видом покорности судьбе и трет руль так старательно, словно хочет отполировать до блеска.
— Согласен, все это очень неприятно…
Нет, решительно, Антуан глух к его доводам. Но Гюстав не желает признавать себя побежденным. Приняв такой же огорченный вид, он обводит взглядом лесные заросли. И успевает заметить обнявшуюся парочку, которая появляется из чащи, но
