в таких вопросах ему можно доверять.
Они прошли через заполненное паром душное помещение, где Ричи поприветствовали радостными улыбками потные поварихи. На Бродяка ни одна из них даже не посмотрела. Миновав небольшой темный коридор, они оказались в прохладном кабинете заведующей.
– Так ты теперь здесь работаешь? – спросил Мирек, увидев, что его приятель бесцеремонно уселся за стол.
– Это запасная площадка. Пани Моника, заведующая, чаще дома сидит, чем на работе, вот я и занимаю иногда это место. Некоторых клиентов нужно принимать в достойных условиях.
– Этот Корболь такой важный человек?
– Самый важный здесь я, – сказал Ричи, – а он всего лишь исполнитель, но он вообразил себе, что может заниматься более серьезными делами, поэтому я хотел, Мирек, передать тебе Корболя, чтобы у него немного изменилось мировоззрение.
– Ладно, – сказал Бродяк, устраиваясь в кресле поудобнее. – Допустим, я его арестую, я могу это сделать для тебя, и оставить его на 48 часов до выяснения обстоятельств, но чтобы у него в голове прояснилось, ему пришлось бы посидеть намного дольше, а без санкций прокурора это невозможно.
– За кого ты меня держишь, Мирек? – Толстый Ричи обиженно посмотрел на друга. – Ты думаешь, я стал бы тебя просить посадить человека только из-за того, что он путается под ногами? Никогда. Речь идет о преступнике, которого со вчерашнего дня ищет вся познанская милиция.
– Ричи, ты о чем?
– О том, что если бы ты не пил, то знал бы, что разыскивается убийца, отрезавший железнодорожнику руку в поезде. И я тебе его дарю, Мирек. По старой дружбе, так сказать, без всяких дополнительных условий. Арестуй его, посади и, может, получишь повышение. А если получишь, то вместе выпьем, но за твой счет.
– Вся милиция его разыскивает, а он у тебя?
– Нет, не у меня, но скоро будет. Он должен прийти сюда на встречу со мной, так что ты сможешь его забрать.
Старший лейтенант Бродяк посмотрел сквозь зарешеченное окно во двор. Он чувствовал, что похмелье накатывает на него с новой силой. Когда он проснулся утром, он еще не до конца протрезвел, поэтому чувствовал себя не так плохо. Он отер рукой пот со лба. Ему вдруг стало не хватать воздуха, и он подошел к окну. Открыл его, чтобы впустить немного свежего воздуха, но вместо прохлады в лицо ударила отвратительная вонь помойки. Он с грохотом захлопнул окно. Снаружи рыжая собака укрылась под лежавшей на земле урной. На этот раз она не убежала вглубь двора, так как приближавшийся со стороны улицы человек показался ей неопасным.
10:35
Мариан Фрончак вышел из пункта технического обслуживания на станции в Ключборке с длинным молотком в руке. Рукоятка была почти метр длиной, но сам молоток был совсем небольшим, немногим больше того, которым Мариан дома вбивал гвозди в стену. Это был специальный молоток. С его помощью проверялось состояние колес и осей поездов, проходивших через Ключборк, станции настолько важной, что здесь останавливались ехавшие в Силезию и обратно скорые поезда, не говоря уже об обычных пассажирских. Все нужно было проверить перед отправлением.
Он остановился перед первым вагоном и с размаха ударил по колесу. Он всегда так делал. Первый удар для спортивной разминки, следующие, не такой силы, будут по делу.
Он быстро шел вдоль пустых вагонов, но добросовестно осматривая весь состав. Он дошел до середины поезда, как вдруг заметил что-то странное в караульной будке, прицепленной сзади одного из вагонов. Когда-то такие будки были в составах особого назначения, в них ездили вооруженные конвоиры. Теперь конвоиры не были нужны, зачем кому-то охранять вагоны с углем, но будки еще остались в старых составах. Никому не хотелось тратить деньги на их демонтаж, вот они и ездили по всей Польше, напоминая людям, что когда-то даже обычный состав с углем мог быть специального назначения.
Фрончак равнодушно прошел бы мимо этой будки, если бы не металлическая подножка. На первой ступеньке, ближе к стальным колесам, он заметил какое-то пятно. Пятен везде было много, но это показалось ему необычным. Оно было бурого цвета и выглядело, как засохшая кровь. Он посмотрел выше и на четвертой ступеньке заметил еще одно пятно. Недолго думая, он запрыгнул на подножку и тогда увидел черный форменный ботинок, торчавший у двери, упершийся круглым носом в небо.
Владелец ботинка сидел на скамейке для конвоиров. Железнодорожник, но незнакомый. Он нагло уставился на Мариана, как будто хотел сказать, чтобы он проваливал и оставил его в покое. Мариан даже разозлился и хотел сказать ему пару ласковых, чтобы он не смел здесь разводить грязь и убирался прочь, но ничего не сказал, потому что мужчина все это время смотрел на него и молчал.
Мариану стало страшно, по спине побежали мурашки. Он вдруг подумал, что мужчине, наверное, стало плохо или он вообще умер. Он посмотрел на его плащ и понял, почему на ступеньках были пятна. У железнодорожника весь живот был в крови.
Мариан хотел потрогать его молотком, но вовремя опомнился, человек – это все-таки не стальная ось вагона, поэтому он потряс его рукой за локоть. Мужчина по-прежнему смотрел на Мариана неподвижным взглядом, потом зашатался и выпал из будки вниз головой в проем с противоположной стороны, прямо на рельсы. Мариан быстро спрыгнул на пути и посмотрел под вагон. Он убедился, что человек лежит там и не подает признаков жизни. Тогда он побежал в сторону вокзала Ключборк Центральный.
10:50
Пани Олькевич сидела перед телевизором, уставившись на мелькавшую на экране цветную картинку. На первом канале показывали познавательную передачу о животных, поэтому было особенно приятно смотреть качественное изображение. Надо признать, подумала Ядвига, что этот японский цветной телевизор работает безупречно, а цвета очень красивые. Не то, что в цветном «Рубине», который был у соседки, пани Каспшак со второго этажа. В российском телевизоре все было или слишком зеленое, или слишком желтое, но чаще всего слишком красное. Теофиль говорил, что должно быть много красного, его ведь коммунисты сделали, так чему удивляться. Ядвига с удовольствием смотрела чудо из «Певекса», купленное мужем почти год назад. Он сказал, что ему выплатили премию долларами за какое-то особо важное дело, и поэтому они теперь могут себе позволить этот импортный изыск. Она ему не поверила, она ведь была женой милиционера уже много лет и хорошо знала, что в комиссариате никому не платят валютой, тем более американской. Она была уверена, что это какие-то левые деньги. Но, в конце концов, ее Теофиль работал в милиции и умел решать такие вопросы.
