всех мар, вечно голодная нежить, которая не успокоится, пока не уничтожит самую свою суть. – Пленница тихо смеялась, ее глаза загорались все ярче, шепот становился все мстительнее: – Она всех вас убьет… Она идет сюда, я чувствую ее запах. Запах свежей плоти, еще липкой и пропитанной горячей человеческой кровью.
Аптекарь посмотрел на Неждану:
– Это правда? Эта тварь идет сюда?
Девушка всхлипнула:
– Я не знаю… Я почти загнала Саввушку, убегая от нее, – в ушах все еще стояло душное дыхание жницы, ее рык, хруст веток и сломанных стволов молоденьких берез и тяжелый бег жуткого монстра за спиной.
Аптекарь перевел взгляд на домового:
– Надо убираться….
Мара истерически захохотала:
– От Жницы не убежать! Она вышла на охоту…
Но юношу было так просто не испугать, он решительно засобирался, бросил небрежно:
– Это мы еще посмотрим. – Он направился к полкам со снадобьями, сгребая их без разбора, запечатывая тайным словом то, что не умещалось с собой – склянки исчезали с полок, оставляя за собой ветхую паутину и пыль. За всем этим он вернется позднее, когда станет безопасно. В том числе за собранной акхандой. Поставив на стол старую деревянную шкатулку с металлическим ободом, скомандовал домовому: – Забирайся, переезжаем.
Малюта кивнул, но сперва бросился собирать сухари, воду в дорогу, бросая все в заплечные мешки – по одному для княжны с аптекарем, отсыпав в кулек и сунув в мешок девушки чуть больше кореньев и целую головку пережженного сахара, пристроил в него вяленого мяса. Огниво убрал Лесьяру.
Их торопливые сборы под хохот и шипение мары внезапно замерли – на тянувшейся вдоль оврага тропе послышался шум. Малюта и Лесьяр переглянулись. Домовой, прикрыв глаза и, вобрав в себя воздух, будто попробовав его на вкус, прошептал:
– Чужие, Лесьяр… из города. Конные, семеро.
Лесьяр побледнел:
– Быстрее!.. Малюта, живо в шкатулку!
Схватив то, что уже было готово, Лесьяр взял Неждану под локоть, увлекая за собой к выходу и одновременно натягивая на плечи кафтан, мешок и наматывая вокруг плеч капюшон.
– Я задержу их, – Малюта остановился посреди дома, в глазах плескался страх пополам с надеждой. – Коли увидят они, что дом пуст, что ни тебя, ни меня нет, сразу поймут, что ты виновен в смерти княгини. И не сдобровать тебе. А я скажу, мол, в лесу ты, на заимке. Мне они ничего не сделают. А ты к Яге сходи… Эти твари из кощьего царства – по ее части.
Мара захихикала, что-то забормотала, но неразборчиво.
– Я вернусь за тобой, – Лесьяр мрачно кивнул – топот лошадей становился все ближе, времени на раздумья не оставалось. Зато он вовремя вспомнил о своей пленнице. Ринулся к маре, схватил клетку и снял с крючка. Опрокинув, вытряхнул мару в короб, щедро сдобрив его крышку поваренной солью: – А вот тебя тут точно никто чужой не должен видеть.
Кивнул княжне – та, прижав кулаки к груди, наблюдала за его приготовлениями и глаза ее все больше округлялись. Он протянул ей руку:
– Ты идешь? – спросил, выводя ее из оцепенения. – Или желаешь предстать перед княжьим судом за убийство матери?
Его узкая ладонь в ссадинах и ожогах подрагивала от напряжения.
– Ну же!
Девушка вложила свои пальцы в его руку, и тут же была с силой выдернута на крыльцо.
Увлекаемая стремительным аптекарем, она спрыгнула с крыльца, спотыкаясь о камни и обивая носки сапог, юркнула в ближайшие кусты. Не разбирая дороги, она бежала за юношей до ломоты под ребрами, до ряби в глазах – видела только его спину и темнеющий лес, слышала голоса за спиной – где-то там, где была калитка к дому мага, но все звуки быстро остались позади.
– Не могу больше, – девушка рухнула на колени.
Лесьяр – так назвал аптекаря домовой, как слышала Неждана – несколько шагов протащил ее за собой, выпустил руку и с раздражением отметил:
– Бежать надо.
Княжна подняла вверх указательный палец:
– Я больше не могу и шага ступить. Мгновение, прошу…
Лесьяр застыл рядом. Напряженно вытянувшись, вслушался в лесные шорохи. Откуда-то потянуло дымом, над кронами поднялась сперва тонкая, затем густая струйка дыма. Примерно там, где стоял его дом. Сердце сжалось от тоски и догадки. Резко выдохнул, отошел от девушки и, прислонившись спиной к старенькой березке, скрестил руки на груди: Малюта прав – единственный, кто может знать, что делать с жницей – Яга. Только не станет она ему просто так помогать, да и он ни за что не пойдет к ней в услужение. В голове стало муторно, перед глазами потемнело. Лесные запахи исчезли, уступив чужим, незнакомым, приторно-сладким до тошноты, до одури. Бросило в холодный пот. В коленях появилась слабость, а между лопаток холодным покрывалом пролегла испарина.
«Что это?», – аптекарь медленно опустился на землю, пытаясь унять дрожь – руки перестали слушаться, к горлу подступила тревога, сковав дыхание и вытравив все мысли. В этой вязкой, прогорклой тишине он потянулся к фляжке с водой. Сорвал ее с пояса, рывком откупорил крышку. Сделал небольшой глоток, чтобы смочить горло и выровнять дыхание. Собранная Малютой вода смыла муть из головы, заставила мысли проясниться. Взгляд снова отчетливо улавливал очертания знакомого леса, тропинки. Нос – улавливал знакомые запахи, а сердце билось ровнее. Он задержался взглядом на скрючившейся у пенька и тяжело дышавшей княжны – вот уж кому в самом деле плохо.
– На, испей, лучше станет, – он протянул ей фляжку. Зарукавье чуть сместилось, оголив голую кожу под браслетом – на ней аптекарь обнаружил пятно. Темно коричневое, с бордовой воспалившейся каймой вокруг темного волдыря, оно нещадно саднило и источало тот самый тошнотворно-сладкий запах гниения.
Одернув руку, он бросил фляжку княжне, отвернувшись, посмотрел на рану ближе. Но той не оказалось. «Померещилось?», – аптекарь озадаченно изучал то место, где только что видел рану.
– Акханда убьет тебя, я предупреждала, – прошептала мара из короба.
Лесьяр сердито покосился на нее, губы растянулись в снисходительной усмешке:
– Коли каждой твари верить, то до утра не доживешь…
– А сейчас, думаешь, доживешь? – мара хмыкнула.
Лесьяр и сам не знал, но сдаваться не собирался. Прикинув, сколько времени еще надо идти до дома Яги, он посмотрел на вершину росшего неподалеку дуба – старого и разлапистого, с богатой кроной. Поднявшись, подошел к нему, сбросил с плеч заплечный мешок, бросил тут же, в траву. Неждана, отпив немного из предложенной аптекарем фляжки, наблюдала за ним и медленно приходила в себя – ее тоже привлек запах гари, который ничего хорошего не нес. Сырость глухого леса, аромат сухого ельника и грибов.
– Ты что делаешь? – спросила, сев, наконец, и подобрав под себя ноги.
Лесьяр ее вопроса будто не услышал. Подхватив корзину с марой, забросил ее на плечо, а сам, подпрыгнув, зацепился руками за нижнюю ветку. Подтянулся. Закинул правую ногу на ветку, подобрался. Осторожно встал ногами у основаниями ветки, забрался выше. Потом еще и еще раз, пока не оказался почти у самой маковки. Там, на гибкой и неустойчивой ветке он оставил клетку с марой, закрепил ее так, чтобы не перевернулась, а на плоскую крышку насыпал пригоршню соли. Хлопнув ладонью по стене, предупредил пленницу:
– Будешь вертеться и дергаться, соль просыплется сквозь прутья и тебя насквозь прожжет, сваришься в ней заживо, поняла? – и словно в доказательство своих слов, чуть качнул корзину – несколько кристалликов соли, пробиваясь сквозь плетение, посыпались внутрь – мара завизжала, неистово забилась внутри. – Не говори, что я не предупреждал.
И, оставив в таком положении пленницу, ловко спустился вниз. Там его ждала княжна – девушка уже поднялась на ноги, поправила заплечный мешок:
– Зачем это? – кивнув на короб, спрятанный между ветками, вернула ему фляжку.
Аптекарь отряхнул руки, оправил рубаху и зарукавья, натянул на голову сползший на плечи капюшон. Взял фляжку и закрепил ее на поясе. Пробормотал с холодной ухмылкой:
– Жалко ее? Она б тебя не пожалела…
Девушка отвела взгляд – с кладбищенскими марами она не сталкивалась и знала об этих тварях слишком мало, чтобы осуждать Лесьяра.
– Я про то, зачем на дерево посадил… – девушку знобило, лихорадочный румянец сошел, оставив на щеках девушки мертвенную бледность. Пытаясь унять дрожь, она обхватила себя за плечи.
