этих специализированных служб. Во всяком случае, этот очень мощный побочный процесс идет бок о бок с более определенными политическими проектами, о которых мы говорили.
Рассматривая возможности различных способов преодоления сложных и запутанных препятствий, которые существуют между нами и новым, более обнадеживающим мировым порядком, всякий осознает как основания надеяться на эту великую возможность, так и абсурдность чрезмерной уверенности. Мы все подобны солдатам на огромном поле битвы. Мы не можем твердо знать, каков будет ее итог и даже настоящее положение. Только мы воодушевились, как происходит резкое крушение иллюзий; мы можем быть на грани отчаяния, не зная, что противник уже разбит. Мои собственные чувства варьируются между почти мистической верой в окончательное торжество человеческого разума и доброй воли и настроениями стоической решимости идти до конца перед лицом того, что выглядит как неизбежная катастрофа. Прогнозы поневоле опираются лишь на количественные факторы. Нет точных данных. Могут так вмешаться время и случай, что это невозможно оценить. Каждое из действий, за которые я здесь агитировал, способно затормозить дрейф в сторону краха и обеспечить плацдарм для дальнейшего контрнаступления на противника.
В предшествующей книге «Судьба Homo sapiens» я попытался объяснить, что у нашего вида не больше оснований полагать, что он может избежать поражения и вымирания, чем у любого другого организма, играющего или отыгравшего роль в драме жизни. Я попытался объяснить, насколько шатко наше нынешнее положение и насколько срочно мы должны предпринять напряженные усилия по его исправлению. Еще совсем недавно казалось, что это – призыв к глухому и слепому миру, непреодолимо следующему своим привычным путем, даже если он явно ведет к катастрофе. Я задавался вопросом, отражает ли эта склонность к пессимизму мои собственные настроение или фазу жизни, и постарался сколько-то четко с этим разобраться. Но я не мог найти серьезных оснований поверить, что умственное усилие, явно необходимое для того, чтобы человек избежал надвигающейся на него участи, когда-либо будет сделано. Его консервативное сопротивление, его апатия казались неизлечимыми.
И вдруг теперь повсюду встречаются встревоженные, открытые и пытливые умы. Так что колоссальные потрясения нынешней войны оказались чрезвычайно полезны в разоблачении иллюзий безопасности, еще год назад казавшихся совершенно несокрушимыми. Я никогда не рассчитывал дожить до того, чтобы увидеть, как мир так широко откроет глаза, как сейчас. Мир еще никогда не был таким бодрствующим. Из этого может получиться или очень мало, или очень много. Мы этого не знаем. Жизнь вообще ничего бы не значила, если бы мы все знали наперед.
12. Существование мирового порядка
Не будет одного величайшего дня возникновения нового мирового порядка. Новый порядок будет приходить шаг за шагом, то здесь, то там, и даже когда он установится, он будет открывать новые перспективы, ставить неожиданные проблемы и идти дальше к новым приключениям. Ни один человек, ни одна группа людей никогда не будут исключительно признаны его отцами или основателями. Ибо его создателем будет не тот и не этот человек и не кто-то третий, а Человек, то существо, которое в той или иной мере присутствует в каждом из нас. Мировой порядок будет, как и наука, как и большинство изобретений, общественным продуктом. Неисчислимое количество личностей проживут прекрасные жизни, вкладывая что могут в коллективные достижения.
Можно провести относительную параллель вероятного развития нового мирового порядка с историей авиации. Меньше трети века назад девяносто девять человек из ста сказали бы вам, что свободно управляемые полеты невозможны. Воздушные змеи, воздушные шары и, возможно, даже управляемый воздушный шар – вот что они могли бы себе представить. Они знали о таких вещах уже сотню лет. Но машина тяжелее воздуха, летающая вопреки ветру и гравитации?! Они ЗНАЛИ, что это полная чушь. Так называемый «авиатор» представлялся типичным комическим изобретателем. Любой дурак мог смеяться над ним. А теперь посмотрите, насколько полно покорен воздух.
И кто это сделал? Никто и все. Приблизительно двадцать тысяч умов, каждый из которых вносил предложения, конструкции, усовершенствования. Они стимулировали друг друга, они отталкивались друг от друга. Они были похожи на возбужденные ганглии в большом мозгу, посылающие свои импульсы туда и сюда. Это были люди самых разных рас и цвета кожи. Если составлять список известных нам своими воздушными достижениями, в него войдет приблизительно сотня человек, а когда вы приглядитесь к роли, которую они играли, то обнаружите, что по большей части это просто поднятые на щит знаменитости типа Линдберга, которые внешне скромно, но твердо держались в свете рампы и которые не могут претендовать на какой-либо эффективный вклад в авиастроение. Вы увидите много споров о рекордах и приоритете в том или ином конкретном случае, но линии возникновения, выращивания и развития идей будут совершенно непрослеживаемым процессом. Это длится не более трети века перед самыми нашими глазами, и никто не может точно сказать, откуда что произошло. Один человек сказал: «Почему не так?» – и попробовал, а другой сказал: «Почему не этак?» Огромным множеством людей владела одна общая идея, идея столь же древняя, как идея Дедала. Идея «Человек может летать». Внезапно, стремительно, до человека ДОШЛО – и это единственное выражение, которое тут стоит употребить – что полет достижим. И человек, человек как социальное существо, всерьез занялся этим и полетел.
Так будет и с новым мировым порядком, если он когда-нибудь будет достигнут. Все большее число людей считает – до них ДОХОДИТ, – что «Всемирный Мир возможен», Всемирный Мир, в котором люди будут и едины, и свободны, и созидательны. Совершенно неважно, что почти каждый человек пятидесяти лет и старше воспринимает эту идею с жалостливой улыбкой. Главные опасности для такого мира – догматик и претендент на «лидера», который будет пытаться подавить любое ответвление работы, не служащее укреплению его власти. Это движение должно быть и оставаться многоголовым. Допустим, мир решил бы, что Сантос-Дюмон[32] или Хайрам Максим[33] – посланный небом Повелитель Воздуха, дал бы ему право назначить преемника и подчинил бы все эксперименты его вдохновенному контролю. Вероятно, сейчас у нас был бы Повелитель Воздуха с аплодирующей свитой подхалимов, с величайшим достоинством и самодовольством следующих за короткими перелетами по всей стране какого-нибудь неуклюжего, бесполезного и чрезвычайно опасного аппарата.
И все же именно так мы по-прежнему решаем наши политические и социальные проблемы.
Помня о том существенном факте, что Мир для Человека может быть достигнут, если он вообще будет достигнут, только путем наступления на длинном неоднородном фронте, на разной скорости и с самым разным снаряжением. И выдерживая направление только благодаря общей
