Мне было страшно предстать перед домашними в таком плачевном состоянии.
Перевод А. Савельевой.
Михалаки Георгиев
МЕЧТА ДЯДЮШКИ ДЕНЧО
— Вот проклятая оса… чего привязалась, чего крутишься, как старый холостяк возле девок?
Столь надоедное насекомое может вывести из себя даже бездельника; а каково тетушке Выле, жене дядюшки Денчо, что спозаранок, засучив рукава, принялась за дело и все не может управиться.
«З-з-з… ж-ж-ж!..» Делает оса новый круг над головой тетушки, никак не желая оставить ее в покое.
— Да пропади ты пропадом! Только тебя не хватало на мою голову! — сердито гонит ее тетушка Выла и машет над головой руками, по локоть вымазанными тестом, которое она замесила, собираясь испечь дядюшке Денчо в дорогу свежие погачи{54}.
А тетушка Выла, надо сказать, мастерица печь погачи и баницы{55}; да и все, за что она ни возьмется, ладно у нее получается. Но на этот раз тетушка Выла старалась превзойти себя, ведь одну из погачей дядюшка Денчо собирался отвезти самому министру в Софию.
Ой-ой-ошеньки! Из-за этой осы я чуть было не забыл сказать, что дядюшка Денчо из села Глухова и министр из Софии были ну словно два ряда зубьев у цыганской чесалки.
Вы спросите: «С чего бы это?»
А есть с чего: у всего свой корешок, а иногда и клубни. Каких только чудес не бывает на свете. Случается и владыке стать повитухой!.. Обстоятельства, они не спрашивают, ни кто ты, ни откуда, — возьмут и припрут к стене, да так, что не отвертишься!..
Вот и министра из Софии приперло. Пришлось ему ездить по селам и крестьян уговаривать, чтоб они его поддержали — то бишь голосовали за его партию. А для этого, как и для любого другого дела, нужны люди. Дядюшка же Денчо будто создан для этого — изготовлен по заказу в самом Стамбуле. Если уж он решит кого уломать — все, брат, не отвертишься!.. Говорит, убеждает, и все так складно, как по печатному читает; да ласково так, вкрадчиво; а крестьяне аж в рот ему смотрят, глаза таращат, словно объелись черной белены или зелья приворотного. Замутит, задурит им головы, а потом скажет: «Так вот, братцы, ведь это черное!..» А они за ним повторяют: «Черное, самое что ни на есть черное!..»; а если скажет: «Только, сдается мне, малость беловато!», и они за ним: «Конечно, белое… Белее белого!..»
Вот каков он, дядюшка Денчо! Попробуй после этого не стань его другом, даже если ты самый что ни на есть разминистр! Коли не верите тому, что я говорю о дядюшке Денчо, пойдите и спросите самого министра; пусть он вам скажет. Хотя я не больно-то уверен, что он вам правду выложит, может и увильнуть, если ему это не по душе придется; ведь он министр, ему все дозволено.
Но как бы он ни увиливал, а про дядюшку Денчо — что тот все сделал как надобно — все равно скажет. Сделал, и в лучшем виде. После этого, на радостях, сидючи бок о бок с дядюшкой Денчо за трапезой, министр и пообещал, что, ежели дядюшка Денчо, приехав в Софию, попросит чего, то он, министр, беспременно любую просьбу выполнит. Эх, чего там говорить, у большого человека и обещания большие.
Это обещание помнит дядюшка Денчо, помнит его и тетушка Выла.
*
Немало времени прошло с тех пор, как дядюшка Денчо сидел бок о бок со своим высоким гостем и, потчуя его, приговаривал: «Пей, пей… Тебе рюмочку, мне рюмочку… Да здравствует наша партия!..» Немало прошло времени, а еще больше довелось пережить людям горюшка: сколько поборов, сколько налогов, сколько ходоков в дорогу собирали, сколько дорог откладывали… Бог им судья! Терпели, терпели, кое-как выкручивались, пока наконец не уперлось железо в кремень. Такая тут настала нищета, что дальше некуда!
Пригорюнился, озаботился народ; пригорюнились, озаботились глуховчане, а вместе с ними и дядюшка Денчо.
Одни в землю уставились, другие лоб рукой подперли, третьи палочку стругают, и все ждут, что скажет дядюшка Денчо про своего друга министра — почему это он одно обещал, а другое делает… Ждали дождика, а на них град посыпался!.. Как ни пытался дядюшка Денчо успокоить односельчан, чего ни плел, только у него у самого слова из горла не шли, в глотке застревали — будто он проглотил пригоршню кислых ягод. Убедившись наконец, что деваться некуда, согласился он за счет села съездить в Софию и там придумать со своим другом министром что-нибудь этакое, чтобы селу полегчало. Глуховчане утихомирились.
Дядюшка Денчо стал собираться в дорогу, а тетушка Выла смекнула, что хорошо бы послать его другу министру свежую погачу; при этом она не забыла напомнить мужу о том, что когда-то министр пообещал выполнить любую его просьбу. Что правда, то правда! Да и дядюшка Денчо не лыком шит — сам помнит, что ему было обещано. Но и тетушки Вылы слова не лишние: на двух гвоздях и подкова крепче держится.
*
Три дня метался дядюшка Денчо по Софии, точно летучая мышь, когда она ненароком в церковь залетит! Как он всему дивился, как глаза таращил — и не рассказать. Три дня метался и шесть раз стучал в министерские двери. Но все без толку — не удавалось ему с другом повидаться и гостинец передать. «Что ж это за порядки такие? — удивлялся дядюшка Денчо. — Хуже, чем на мельнице! Там, хоть и ждешь, но очередь все же подходит, а тут, сколько ни жди — ни с места».
Беда!.. Беда, да и только!..
Погача зачерствела, стала как камень, а дядюшка Денчо все еще не попал к министру. Да и попади он сейчас, гостинец уже не годен — зачем министру черствая погача? На тюрю пустить? Он тюрю не ест. «Бог с ней, с погачей, — думает дядюшка Денчо, — не повезло человеку, не судьба, видать, полакомиться; только бы мне
