та же книга, сынок, и ее надо уметь читать. Стоит перелистать одну страницу за другой, она тебя так и захватит с головой. Для тебя пески — это унылое серое безликое пространство, и все овцы на одно лицо. Не так ли? А вот и ошибаешься… В песках каждый холм, каждая впадина живет своей особенной жизнью. Бывало, поднимаешься на вершину знакомого холмика и надеешься увидеть знакомую картину. Но не тут-то было. Мать-природа распорядилась по-своему, переиначила все. Вот как бывает. А овцы в отаре… Да это же сотни особей, разительно отличающихся друг от друга по своему облику, норову, даже траву каждая овца щиплет иначе. А сколько интересных дел ожидает еще таких молодых и грамотных молодых людей, как ты. Вот говорят, что на побережьях реки Нил овцы котятся дважды в году. Ты знаешь об этом?
— Откуда мне знать об этом, я в Египте не был… — пробурчал Кошек недовольно.
— Вот видишь, не знаешь, потому что не интересуешься. А ведь очень заманчиво, чем мы хуже них, можно было бы и у нас попробовать, да боюсь, грамоты не хватит, не то, что у тебя. Вот вам, молодым, и дерзать…
Хораз-ага не успел договорить, неожиданно нахлынувший шквал ветра распахнул неплотно закрытые окна и двери. Послышался звон стекол. Отец с сыном бросились на улицу.
— Смерч, что ли?! — крикнул Кошек в растерянности.
— Да нет, сынок, это не смерч, а настоящая пыльная буря, и, видно, надолго. Посмотри на небо, какие грязно-желтые тучи надвигаются. А там Еди, один… Ох, несдобровать ему, надо спешить ему на помощь! Сынок, беги к Овезу, пусть снарядит машину с людьми на помощь, а я поспешу на верблюде. Только поторопи их, не то погубим овцематок в такую погоду, — распорядился старый чабан, ринувшись к своему верблюду.
* * *
Стихия обрушилась на голову новоявленного заместителя чабана неожиданно. В считанные секунды весь мир превратился в сплошное, грязно-желтое пыльное, бесформенное чудовище. Мельчайшие песчинки забивали уши, нос, рот, глаза, все труднее становилось дышать. Шквальный ветер с оглушительным ревом поднимал огромные массы песка в воздух, как волны в море. Каждый раз, спасаясь от нового дуновения ветра, овцы, словно в отаре бесчинствовал извечный их враг — волк, шарахались в разные стороны, вновь скучиваясь в новые, но уже мелкие группки. В такой обстановке медлить было нельзя, нужно было действовать, иначе разбредутся овцы, потом их не найти.
Еди на время растерялся, не зная, что предпринять. Но видавшие виды собаки без лишнего напоминания приступили к делу, лая и рыча, сгоняли овец в кучу. «А я что стою, ведь мне доверили отару… Если сегодня я растеряю овец…» Еди даже стало страшно думать о последствиях, и он, размахивая палкой, побежал к овцам. Еди со своими верными помощниками только соберет овец в гурт, как они тут же в безумном страхе от нового шквала ветра бросались врассыпную. Так продолжалось до самой ночи. Потом ветер стих и пошел холодный, словно осенний дождь. Дождь прибил пыль и вроде бы ободрил Еди, да и высунувших от усталости языки собак. Овцы наконец-то утихомирились. Еди устало обошел стадо: не потерял ли в этом кромешном аду часть из них. Но разве сейчас их пересчитаешь?! «Эх, был бы сейчас рядом Хораз-ага, он бы сказал», — горестно подумал Еди, и тут вдруг словно током пронзила мысль: «А где они сейчас находятся? Где кошара? Куда идти?» Вопросов было много, а ответа ни одного. Ведь Еди впервые оказался ночью при отаре да еще после такого страшного дня. Темная ночь, небо затянуто тучами, ветер и дождь.
Ветер с дождем хлестал по лицу, стало холодно. Промокший до нитки. Еди не попадал зубом на зуб. Надо было двигаться, идти, несмотря ни на что. Молодой чабан, доверившись овцам, поплелся за овцами, которые дружно направились в одну сторону, видимо, к кошу…
Еди чувствовал, что слабеет, он уже не чуял под собой ног, движения его становились все медленнее и каждый шаг давался с трудом. «Эх, поспать бы сейчас хоть самую малость», — подумал он, с трудом размеживая слипающиеся ресницы. А веки все наливались свинцовой тяжестью.
Вот он поднялся из последних сил на вершину пологого холма и, как подкошенный, рухнул на сырой песок, но он не чувствовал теперь ни сырости, ни холода. Ему хотелось одного — смертельно хотелось спать. «Вздремну чуток и пойду, только чуть-чуть, самую малость», — подумал он, уже засыпая.
Почувствовав неладное, Вепадар затрусил к Еди. В темноте он безошибочно нашел своего хозяина и, принюхавшись к нему, потихоньку заскулил, надеясь разбудить его. Но Еди спал беспробудным сном. Тогда Вепадар положил переднюю лапу ему на плечо и лизнул щеку. Бесполезно, хозяин спал. Забеспокоившись, Вепадар громко и тревожно залаял, а потом, вцепившись зубами в его фуфайку, попытался приподнять его. Не получилось. Вепадар заметался между отарой и своим хозяином. Видимо, его собачий ум был в смятении. Оставить хозяина одного в беспомощном состоянии он не мог, но как же быть с отарой. Правда, там есть другие собаки, но можно ли им довериться?! Вдруг подведут…
Вепадар в отчаянии протяжно завыл. Вой собаки разбудил Еди, он открыл глаза, хотел встать, но ноги не слушались его. Вепадар метнулся к нему и подставил хозяину шею: «Держись, дружок!» Еди с благодарностью обнял собаку за шею, но встать все же не смог, не было сил. Вепадар волоком потащил его за отарой, но и без того усталой и голодной собаке не так-то просто это было сделать. И Еди вскоре понял его.
— Иди, Вепадар, не отставай, от отары, иди… А я вот немного отдохну и догоню вас, иди, — сказал он своей собаке, но Вепадар, жалобно скуля, вертелся вокруг него и не собирался уходить. — Иди, Вепадар, иди…
Но собака не уходила, а наоборот, вцепившись зубами в фуфайку, тянула хозяина вперед. Еди вдруг стало стыдно перед Вепадаром за свою слабость, и он, собрав все силы, встал на ноги. И вдруг… прямо к нему, развевая на ветру гриву, летит красавец Карлавач. Вон он уже совсем близко. Еди протягивает руки, чтобы остановить его. Но Карлавач вдруг резко останавливается, и на нем уже сидит Баба-сейис. Баба-сейис, высокомерно поглядывая на Еди, начинает кружить вокруг него. «Ты что, старый, рехнулся, ведь загонишь коня», — кричит Еди. Но Баба-сейис не слышит его, все кружит и кружит вокруг.
Еди пытается дотянуться до Карлавача, и тут прямо перед ним появляется Дилбер, она уже держит за повод Карлавача, но на нем уже Баба-сейиса нет. «Дилбер!» — вырывается
