своих хакерских замашек… – ехидно добавил он.
– Они могут оказать сопротивление, – нахмурилась она. – Все-таки их четверо… живых…
– С какой стати? Эти ребята понятия не имеют о наших сегодняшних проблемах. Они проспали все самое интересное! Земля уже не та благодушная колыбелька… теперь каждый сам за себя…
– Все равно надо действовать очень осторожно.
– Разумеется, никакой агрессии, мы ведь хотим обосноваться на Марсе?
– Ой хотим, – поддакнула Магда.
– Там-то и реализуем наш живой товар, и хрен они у меня до самого последнего момента просекут, что к чему.
– Я тебя люблю! – расчувствовалась Магда.
– Плыви ко мне моя курочка…
2
Воздух казался жестким, как кусок плохо прожаренного мяса. Перед каждым вдохом его хотелось рвать зубами и долго мучительно пережевывать. Одеревеневший, пересохший язык, будто выброшенная на берег рыба, почти не подавал признаков жизни и, может быть, уже протух. Тупая боль в груди мешала думать, нагоняла панику.
Прозрачный купол анабиозной камеры давно поднялся, но Вадим не спешил покидать ее чуткое ложе. Три года оно ухаживало за его телом, поддерживая в нем лишь слабый огонек жизни и в то же время не давая превратиться в никуда не годную рухлядь.
Ячейки камер были установлены полукругом, и Вадим, скосив глаза, мог наблюдать за полулежавшей с другого края Глен. Черты ее лица заострились, бесцветные губы медленно двигались в такт дыханию, видимо и ей нелегко вспоминалась привычка самостоятельно поглощать воздушную смесь. И все-таки даже сейчас она была красива, а беспомощность и непосредственность, не скрытые ни под какими другими масками, могли обезоружить любого мужчину.
Первой встала Келли, накинула на голое тело заранее подготовленный халат, медленно прошлась по кругу, разминая задубевшие мышцы. Спустя пару минут вылез полковник. Облачившись в свою накидку, он мелкими шажками поспешил к висевшему на стене терминалу, включил его и принялся торопливо тискать контактную панель.
Боль в груди поутихла. Вадим осторожно повернулся на бок и, свесив ноги, нащупал теплый пол. В целом организм вел себя корректно, дурнота отступила, слабость больше не подавляла волю, окружающие предметы обрели резкость и даже излишний натурализм. Вадим с максимальным проворством, на какое был способен, подхватил халат, прикрыл наготу и уселся на край камеры спиной к отсеку, чтобы не смущать завозившуюся в своей ячейке Глен.
– Какого черта?! – уставившись в терминал, громко ругнулся Лейтфрид. Звук получился каким-то взрывным, клокочущим.
– Что там еще? – вяло поинтересовался Вадим, в основном для того, чтобы убедиться в своей способности произносить членораздельные звуки.
Полковник не ответил.
Глен наконец выбралась из камеры, оделась и, тревожно щурясь, осматривалась по сторонам, словно искала кого-то. Вадим вспомнил про майора, оглянулся, майора нигде не было. Вадим пробежался глазами по ряду матовых полупрозрачных колпаков. Из-за того, что анабиозных камер было в два раза больше чем нужно, половина их должна быть закрыта, но только половина! Закрытых камер оказалось больше. Моментально забыв про слабость, Вадим поднялся и шагнул к трем соседним безжизненным модулям. В одном из них должен был спать майор. И он там действительно спал, но уже вечным сном. Возникшая рядом Глен слабо охнула. Заглянув за панель управления, Краснов ужаснулся – обратная сторона блока настроек была разломана, из-под крышки торчали перерезанные провода. Сомнений быть не могло, майора Завадского прикончили и даже не попытались скрыть следы преступления, не было также сомнений и в том, кто мог это сделать.
Вадим посмотрел на полковника. Тот продолжал насиловать терминал, как будто все остальное его не касалось.
– Эй, вояка! – злобно бросил Вадим. – Чем еще он тебе помешал?
Полковник не отреагировал.
– Лейтфрид! – рявкнул Вадим. – Тогда уж надо было убить всех!
Полковник неторопливо повернулся, в его взгляде не отражалось ни единой эмоции. Он деловито подошел к закрытой камере, глянул на панель, хмуро кивнул и включил ручное управление. Колпак уполз вверх. С ресниц усохшего, заиндевевшего трупа майора упало несколько снежинок. Глен отвернулась. Келли стояла в сторонке и безучастно наблюдала за происходящим.
Лейтфрид внимательно осмотрел тело, обшарил ложе, в котором оно находилось, и словно фокусник извлек из технологического отверстия свернутый трубочкой маленький листочек. Осторожно развернул, держа его так, чтобы Вадим тоже смог прочитать эти несколько предложений.
«Моя дальнейшая жизнь потеряла вкус.
Не желаю мучиться, ухожу по собственной воле. Лейтфрид, сволочь, накажи тех, кто все это устроил. Удачи!»
– Слабак, – процедил полковник. – И как таких сопляков на службу принимают.
– Что там? – спросила Глен.
Вадим прочитал записку вслух.
– М-да… – вздохнула Глен. – Это только мы – скоты бесчувственные.
– Странно как-то, – сказал Вадим. – Полковник, вам не кажется…
– Не кажется, – отрезал Лейтфрид. – Майор планировал надолго обосноваться на Теллуре, сразу перевез родителей, жену и двоих детей.
– Ужас какой, – прошептала Глен.
– Мирская суета, – цыкнул зубом полковник. – Когда по одному мрут – трагедия, когда вот так вот, – он кивнул на труп майора, – малодушие, а если сразу большой толпой, то просто статистика…
– Это не малодушие! – горячо возразила Глен. – Сбежать никому ничего не сказав – вот истинное малодушие!
– Я имею в виду отнюдь не факт самоубийства, – спокойно пояснил Лейтфрид. – Но способ его осуществления. Он же офицер, в конце концов. Ну, подошел бы ко мне, сказал, мол, так и так. Нечто я стал бы его отговаривать. Пожалуйста, вот тебе пистолет, стреляйся в грузовом отсеке. А он… как баба… и записочку еще накропал, ну прям ангел во плоти…
– Слушайте, но ведь существует система контроля, почему она не блокировала неисправную ячейку? – спросил Вадим.
– А ты приглядись, – посоветовал полковник. – Блок управления не просто выпотрошен, кое-какие связи хитро перекинуты, этот майор знал, как устроить сюрприз соседу по анабиозной камере, а может быть, и раньше уже использовал эти знания на практике…
– Прекратите! – возмутилась Глен. – Есть в вас хоть что-то человеческое?
– Да, – буркнул Лейтфрид, – я такая же самовлюбленная свинья, как и каждый из вас… только чуточку умнее, потому что могу себе в этом признаться…
– Ладно, – скривился Вадим, – хватит демагогию разводить. – Он дернул вниз защитный колпак, тот с глухим хлопком встал на свое место, с ресниц майора сорвалась еще пара снежинок. Вот и все! Был человек, и нет его… и зачем, спрашивается, он вообще был?
– Пошли одеваться, – сказал полковник. – Нас уже ждут.
В узком проходе жилого отсека, отвернувшись друг от друга и стараясь не толкаться локтями, они облачились в простые рабочие комбинезоны. Келли вышла в коридор и стояла там, словно андроид, ждущий указаний хозяина. Вадим присел на откинутую лежанку, ему было тоскливо. Что ждет их впереди? Бесконечные допросы? Поиски крайних? Несправедливые обвинения? Недовольство спецслужб и смерть от несчастного случая? Впрочем, какая разница, они и так давно исчерпали выделенный судьбой кредит жизнестойкости. Будь что будет! Только скорей бы уж. Он посмотрел на еще копающихся Глен и Лейтфрида. Глен вертелась перед зеркалом, стремясь что-то сделать со своими волосами. Нашла время прихорашиваться. Полковник тщетно пытался спрятать за пазухой пистолет. Спрятать так, чтобы иметь возможность выхватить его в любую секунду. Пока выходило не слишком убедительно.
– Здесь-то с кем вы собрались воевать? – устало спросил Вадим.
– Посмотрим… – сурово отозвался Лейтфрид. – Я привык контролировать ситуацию.
– А застрелитесь прямо тут, – предложил Вадим. – Все равно пойдете под трибунал. Я слышал, на каторге очень хреновые бытовые условия…
– Человек может жить в чрезвычайно тяжелых условиях, – веско сообщил полковник. – Правда, иногда не хочет… И чтобы он захотел, ему надо показать что-нибудь еще более жуткое. Например, зачем, по-вашему, в армии гауптвахта, а в тюрьме карцер? Наказание? Только отчасти. Наказание, так сказать, в чистом виде может спровоцировать сильную личность на дальнейшее неповиновение. Но армии нужны послушные солдаты, а тюрьме – тихие заключенные. Поэтому провинившихся на несколько дней помещают в совершенно невыносимую обстановку… Краснов,
