Однако не успело тело великого завоевателя остыть, как его военачальники начали ожесточенную борьбу за его корону. Пердикка, военачальник Кратер и секретарь Александра Евмен, защищавшие единство Империи, были убиты. Птолемей, назначенный сатрапом Египта, похитил тело Александра, перевез его в Александрию и с почестями похоронил, полагая, что это укрепит его право на власть. Полтора десятка лет спустя Кассандр, сын регента Македонии Антипатра, захватил Роксану и ее четырнадцатилетнего сына Александра IV, чтобы править от имени законного наследника Александра Великого, однако затем убил их и провозгласил себя царем Македонии. На долю в имперском наследии также претендовали телохранитель Александра Лисимах и популярный полководец Антигон. Десятилетиями диадохи истощали друг друга в войнах, заключали союзы против сильнейшего и снова предавали друг друга.
Самую мудрую политику среди диадохов проводил полководец Селевк, выдвинувшийся во время похода Александра в Индию. Он овладел не телом и семьей Александра, а столицей древней Империи – Вавилоном, приблизив к себе местное население и персидскую аристократию. Именно Селевк стал постепенно восприниматься как законный претендент на корону Персидской Империи и наследник Александра, которого иногда называли «последним Ахеменидом». Подобно Александру, он совершил поход в Персию и Индию, укрепив свой статус наследника и заключив договор с индийским правителем Чандрагуптой, в обмен на мир отправившего «великому царю» 200 слонов, которые стали «танками» селевкидской армии. «Селевк… после кончины Александра Македонского по праву наследования владел Персидским царством»[83], – считал римский историк Аммиан Марцеллин, родившийся в основанной Селевком Антиохии.
Большинство диадохов провозглашали себя «царями» после военных побед. Эллинистические монархии опирались, по мнению историка Элиаса Бикермана, на «право победы и наследственную передачу единожды приобретенного права. Царь – «счастливый воин»… Власть, созданная победой, может исчезнуть в случае поражения». Именно это и было причиной того хаоса, в который погрузили Грецию и Восток диадохи.
Селевк же строил свою власть на куда более прочном фундаменте: он восстановил древнюю Империю. «Царь великий, царь могущественный, царь множеств, царь стран, царь Вавилона» – этим древним императорским титулом именуют его и его преемников аккадские документы. Если греки воспринимали Селевка как удачливого полководца, выжившего в войне диадохов, то для большинства своих подданных он был легитимным императором, продолжателем власти древних владык Вавилона, Ассирии и Персии. «Государство Селевкидов является… универсальной державой. Особа царя здесь не только центр, но и звено, соединяющее разрозненные части его державы», – отмечает Э. Бикерман.
Сохранять восстановленную Империю преемникам Селевка удавалось не без труда: они воевали с могущественными египетскими Птолемеями, боролись с сепаратизмом малоазиатских Пергама, Понта и Вифинии, но самым принципиальным их врагом была Парфия в Средней Азии, оспаривавшая у потомков македонского генерала право на корону Персидской Империи. Из 27 Селевкидов 10 встретили смерть на войне, в походе.
Золотой век Селевкидской Империи пришелся на время правления Антиоха III Великого, правившего в 223–187 годах до Р.Х. Он начал с победы над одним из своих мятежных полководцев, которого оставили собственные солдаты. «Войска возмутились, негодуя при предположении, что они идут войной на того, кого сама природа поставила им царем»[84], – рассказывает Полибий. Антиох совершил новый семилетний поход на Восток: подчинил Парфию и Бактрию, дошел до Индии, в долгой сирийской войне, начавшейся с неудачной для него битвы при Рафии, одержал победу над Египтом и присоединил к Империи Палестину.
Однако Антиох имел несчастье приютить у себя бежавшего от римлян знаменитого ханаанского полководца Ганнибала и сделать его своим ближайшим советником. Этот зачинщик войн с помощью селевкидских войск стремился повторить свой поход в Италию. Втравленный в войну с Римом, Антиох потерпел в 190 году до Р.Х. поражение в битве при Магнесии, проиграв Луцию Сципиону, прозванному за эту победу Азиатским и приходившемуся младшим братом Публию Сципиону Африканскому, знаменитому победителю Ганнибала во второй Пунической войне. Таким образом римским братьям Сципионам удалось войти в историю победой и над Ханааном, и над Империей.
АНТИОХ III ВЕЛИКИЙ
(223–187 гг. до Р.Х.)
С битвы при Магнесии звезда царства Антиоха начала клониться к закату. Все важнейшие дела, касавшиеся державы Селевкидов, теперь решались Римом, к которому постепенно начали переходить имперские функции. Это наглядно демонстрирует рассказ Полибия, повествующий о столкновении между Антиохом IV Эпифаном, сыном Антиоха Великого, и римским сенатором Гаем Попиллием Леннатом, который привез селевкидскому монарху повеление Сената и Римского Народа не воевать с Египтом: «Когда Антиох пришел к Птолемею ради захвата Пелусия и уже издали приветствовал римского военачальника и протягивал ему правую руку, Попиллий подал ему табличку с начертанным на нее определением сената, которую держал в руках, и предложил Антиоху ответить тотчас… Когда царь по прочтении таблички сказал, что желает обсудить с друзьями полученное требование сената, Попиллий совершил деяние… оскорбительное и до крайности высокомерное, именно: палкой из виноградной лозы, которую держал в руках, он провел черту кругом Антиоха и велел царю, не выходя из этого круга, дать ответ на письмо. Царя поразила такая дерзость, однако после непродолжительного колебания он обещал исполнить все, чего требуют римляне»[85].
Как видно из слов Полибия, неуважение римлян относилось не к царскому титулу Антиоха, а прежде всего к нему самому. Антиох долгие годы провел в Риме в качестве заложника, куда был отправлен отцом после поражения при Магнесии, и воспринимался римлянами не столько как царь, сколько как иноземец, подражавший их обычаям. О его недостойном римском периоде рассказывает сам Полибий: «Названный Эпифаном и потом за беспутное поведение переименованный в Эпимана [греч. ἐπιμανής – «сумасшедший» – К. М.]… он снимал с себя царское одеяние и в тоге соискателя на должность эдила или народного трибуна обходил рынок, пожимал руки одним, обнимал других, убеждая подавать голоса за него. По избрании на должность он, согласно обычаю римлян, садился в кресло из слоновой кости, выслушивал споры, какие происходили на рынке… Такого рода действиями царь приводил людей рассудительных в большое недоумение»[86]. То есть царь в своей столице подражал действиям римского магистрата – неудивительно, что римский сенатор осмелился отдавать ему приказы.
