И да здравствует весна!
Она пришла. Как всегда и как обычно. Печальная, с грустным солнцем. И почему-то для всех с надеждой. Почему? Я это никогда не мог понять. Но, наверное, принимал. Я оставался врачом. Тем врачом, который давным-давно, еще в юности, дал клятву Гиппократа. Вместе со своим товарищем Валькой Лисецким. Попросту Лисом.
И я трижды перекрестился, что не поверил той девчонке со странным именем Яга. Валька оставался Валькой. Тем, с которым мы играли в детстве в хоккей, гоняли на катке, летали в космос. И, безусловно, разоблачали шпионов.
Интересно, в самой-самой глубине души (а она, глубина, существует, обязательно существует!) … Интересно – знал ли я, что Валька не чист на душу. Но я уже выбрал для себя единственно верный путь. И сделал единственно верный ход конем. Не знать… Поначалу конь меня не подвел. И не сбросил с седла.
Если бы не случилась весна. Да здравствует весна! И если бы весной не умер он. Господи, упокой его душу. Валька ведь всегда мне говорил, чтобы я не запоминал пациентов. Так легче. Наверное. Но его я все же запомнил.
У него была такая простая фамилия – Петров. Я не помнил его имени и отчества. Но фамилию запомнил. Петров.
Возможно, если бы не одно совпадение, то я ничего бы и не заподозрил. Да мало ли кто и как умирает в больницах! И я бы с удовольствием отогнал от себя подозрительные мысли. Вот как иногда хочется подмести мусор. Я бы их просто подмел. Метлой. Никаких следов! Но он все-таки умер. Этот злосчастный Петров.
Почему-то простота фамилии меня взбесила больше всего. С такой простой фамилией – и такая непростая смерть! И ведь операция прошла более чем успешно. Обычная операция. Аппендицита. А Петров потом взял и умер. Парадокс, который не позволил мне спокойно жить дальше. Любить пустоту дома, наполняя его мыслями. Любить пустые стены, где когда-то по-дурацки стояли стеллажи с книгами. Любить пруд с утками в количестве одной-единственной, да и то общипанной.
И вот какой-то Петров! Вернее, его смерть все-все мне нарушила! Не дала дальше спокойно жить и наслаждаться пустотой жизни.
Пациент Петров задохнулся уже после операции в палате. Случайно. От косточки, которую принесла его жена. Кстати, любимая жена, я это знал точно. Просто от косточки.
И такое бывает… Или не бывает? Все – совпадение… Я, наверное, приблизился к главному. В смысле, не к Главному. А просто к главному вопросу – почему он умер? Почему, почему, почему? Он взял и умер?
Не думаю, чтобы он не хотел жить. Не думаю, чтобы он не хотел увидеть еще одну, хотя бы еще одну весну. И почувствовать запах черемухи… Ладно, не буду вдаваться в сантименты. Но согласитесь – запах черемухи все равно приятен. Даже без сантиментов. Все равно приятен. Иногда даже ради него одного хочется жить…
А он хотел жить. Может быть, только поэтому я и стал писать это письмо. Нет, доклад. Нет, просьбу. О продлении жизни. Хотя бы еще одной…
Тогда, после смерти Петрова, я не выдержал. И пошел в гости к Вальке. Меня никто не приглашал. И я был не самым званым гостем. Потому что не шел в гости. Это просто выражение – идти в гости. Я в гости ворвался.
Я не был поражен богатством и стилем жизни Вальки. (У меня самого такой же.) Меня поразило или возмутило – как хотите, другое. Он с Иришкой сидел за стеклянным столиком, да еще и собачка с ними. И дружно пили чай. Такие все миленькие, пухленькие, рыженькие, в интеллигентных очочках… Но это не была гжель! Представляете, это не была гжель! Не знаю почему, но именно этот факт вывел меня из равновесия.
Я вдруг понял, что все, все – ложь. И гжель, которую я купил им на свадьбу по совету отца, давно выброшена на помойку. Значит, все – ложь. И Валька, и их собака. Нет, против животных я ничего не имею… Пожалуй, собака единственная была настоящей. В этой мертвой, убогой квартире, напоминающей больничную палату. Интересно, за окном у них есть пруд? Наверняка озеро. Наверняка с лебедями. И наверняка еще видны купола церкви…
Все это вихрем пронеслось у меня в голове. Надеюсь, я не успел позавидовать. Поскольку выпалил на одном дыхании:
– Валька, почему он умер?
– Если бы мы знали ответ на вопрос, почему умирают люди, мы бы не были врачами.
– Какая демагогия! Валька, просто ответь, ну, имей же совесть, ответь, я все пойму! Почему, почему он умер?!
– Это случайность. И не нужно вот так ко мне врываться. Ты мой друг. Но это не значит…
– Это уже ничего не значит. Ты только скажи, почему, почему, почему он умер?!
И тогда сказала Иришка. Она встала, такая уютная, из-за такого неуютного стола.
– Гера, я так переживаю, Гера. Если бы только знал. Мне самой все это не нравится. И дело даже не в престиже клиники. Дело в неправильной ситуации. Он не должен был умереть. Я согласна. Во всяком случае, такая ситуация не должна повториться.
– Извини, Иришка.
Я смягчился. Идти против Иришки я не мог. Она вообще ни при чем. Как и собачка.
– Ты прости меня.
– За что?
– Ну, за будущее в том числе. Мне придется написать… Придется. Я просто не хочу, чтобы еще умирали…
Я резко направился к двери.
– Я не знал, понятия не имел, что ты параноик! – кричал мне вслед Валька. – Я понятия не имел, что ты так легко, в один миг предашь нашу дружбу! А как же Гиппократ?!
Да пошел ты к черту со своим Гиппократом. У меня свой Гиппократ. Значит – их уже два…
Я выдержал и не обернулся на крик. Не хотелось видеть его распухшее багровое лицо. Его сжатые толстые кулаки. Я прекрасно знал, он вновь хотел меня ударить.
И я громко хлопнул дверью. А как же без этого? Но дверь тут же чуть приоткрылась, и сквозь щелку моя спина услышала торопливый шепот Иришки:
– Гера, я согласна с тобой. Нужно вот это остановить. Правда, еще не знаю что. Но я на твоей стороне. Что-нибудь придумаем.
Иришка, Иришка, я знал, что она настоящая. И был уверен – если бы их рыжий песик умел разговаривать, то и он бы непременно меня поддержал.
В мою спину два раза гавкнули. Пронзительно. Одобряюще. И дверь бесшумно закрылась. Я перевел дух. Я был не один.
Возле самого дома меня чуть не сбила машина. Я
