нас. За это короткое восьмидневное путешествие мы стали другими.
Я, Женя и Наталья с дочкой сразу направились в круглосуточный магазин. Охранник торгового центра с недоверием глянул на нас, чудных шумных барышень, сваливших с плеч огромные рюкзаки в холле дорогого супермаркета в самом сердце Красноярска. Смотрелись мы действительно забавно: задубевшие улыбающиеся лица, одеты в штормовки, хотя в городе уж три недели стоит пекло. Наталья ещё и в вязаной тёплой шапке, которую она наотрез отказалась снимать, аргументируя тем, что не успела вчера накрутить бигуди. От нас пахнет дымом костров, саган-дайлёй, дождём и ветром Ергаков. Счастливые, мы улыбаемся: взобрались на Параболу, поднялись к облакам, хотя и не увидели очертания кота, любовались первозданной красотой мира и говорили с самим Создателем, каждый о своём, кто как умел.
Сначала позвонили в дверь к соседям — открыла пожилая женщина, из квартиры выбежала маленькая собака неизвестной породы и бросилась на руки к Наталье. Собаку Муху и кошку Лизу Наталья оставила на попечение доброй соседки. Уместившись за столом в маленькой кухоньке однокомнатной квартиры на шестом этаже, мы долго болтали по душам, и пятнадцатилетняя разница в возрасте была будто и незаметна. А когда вышли на балкон, то совсем не ощутили высоты: глаза уже привыкли к перевалам и скалам-двухтысячникам.
— Девчонки, а хотите я вам сыграю? — вдруг осенило Наталью.
— Конечно! Сыграйте, пожалуйста, Наташа! — мы с Жекой обрадовались такому предложению.
Несмотря на глубокую ночь — два часа по красноярскому времени, Наталья расчехлила футляр и взяла скрипку, такую же изящную и утончённую, как и она сама.
— Пальцы… Отвыкли, — смущённо улыбнулась Наталья, прижимая струны к грифу тонкими пальцами с почерневшими за дни похода каёмками ногтей. Полилась мелодия, маленькая комната словно наполнилась волшебством, было удивительно смотреть на Наталью, бережно держащую смычок, играющую так искренне и самозабвенно.
— Вообще-то я выступаю в концертом платье, — тихо проговорила скрипачка, убирая инструмент в футляр, и показала коллективную фотографию оркестра. Среди музыкантов красноярской филармонии сидела наша Наталья «скрипка» в чёрном длинном платье, и распущенные волнистые локоны спускались к её покатым плечам.
Спать улеглись на полу. Я заняла место между Женькой и барабанной установкой Вероники. Впервые я сплю с барабаном. Наступая нам на руки, несколько раз по нашей лежанке пробежала Муха. Она фыркала и поскуливала, всё ещё радуясь возвращению любимой хозяйки, и пока не понимала, кто эти двое, что заняли всё место в их комнате. В изголовье уместилась тёплая кошка, урча, рассказывая о чём-то своём, то и дело расчёсывая шерсть на лапах шершавым языком. Несмотря на темноту поздней ночи, давно окутавшей Красноярск, дом продолжал жить своей жизнью, но для нас, невыспавшихся, уставших в долгом пути, это уже не имело никакого значения…
Жарко, нестерпимо хочется пить, и я просыпаюсь в своей кровати, освобождаюсь от душного одеяла. В дверях спальни появляется Андерсен, едва различимый в предрассветных сумерках. Он широким движением руки, словно взмахом большого крыла, одёргивает занавеску в сторону, освобождая путь к балкону, и следом за занавеской распахивает балконную дверь.
— Радуйся новому утру! Радуйся! Радуйся каждой ночи! Выйди на балкон, подними голову вверх и радуйся каждой звезде! А если звёзд нет — просто кури или пей кофе и радуйся тишине! Посмотри вниз и представь, что летишь! У тебя есть крылья! Почувствуй! Под этой мягкой хлопковой пижамой на твоей спине спрятаны два сильных крыла! — почти шёпотом сказал Андерсен, встал позади меня, и, еле касаясь, провёл одновременно обеими руками по моим плечам к лопаткам, и я вдруг ощутила, что там, на моей спине, действительно что-то есть!
— Сейчас они спокойны, но смелее, почувствуй их, расправь их, лети! Лети мимо балконов этих многоэтажек, лети над тем разбитым асфальтом внизу, над дорожкой, по которой ты ходишь до остановки, лети над длинными светящимися магистралями города, обгоняй всех ночных автогонщиков и радуйся!
Стало казаться, что всё это мне снова снится, голова приятно закружилась, будто я только что выпила чашку горячего пряного глинтвейна, и он предлагает мне какую-то другую, не известную до этого часа реальность, и я уже вроде бы не здесь, не в спальне, но где?
— Побежим быстро-быстро, а когда скажу: «Давай!», ты оттолкнёшься и прыгнешь! Прыгнешь, как на физкультуре в длину, — объяснял Андерсен, и голос его зазвучал ниже, становясь всё объёмнее.
— Куда побежим? Андерсен, по физкультуре мне ставили «четыре» из жалости, я не умею прыгать в длину! — отпираюсь я.
— Просто побежим, и всё. Ты мне веришь? А себе? Когда скажу, прыгай, будто за тобой горит мост, а я тебе помогу.
Андерсен помогает мне забраться на карниз балкона, сам встаёт рядом и берёт меня за руку. «Побежали!» — командует он. Я в смятении, во мне борются два чувства: с одной стороны — у нас пятый этаж, мы попросту разобьёмся, как пьяные дураки, а с другой — я верю Ангелу, он никогда не подводил меня. Видимо, Андерсен что-то задумал, и я подчиняюсь ему. Мы бежим. Быстрей, чем перед финишем, когда я бежала кросс, быстрей, чем я когда-либо тренировалась на набережной, быстрей, чем даже когда готовилась к походу в Ергаки. И удивительно: мне так легко, будто тело моё почти не имеет веса, будто раньше к моим ногам были привязаны камни, а теперь я сбросила их, надев классные кроссовки. Я и не думала, что наш карниз такой длинный, как взлётная полоса.
— Давай, — кричит Андерсен. — Давай!
Ошеломлённая его криком, я подчиняюсь. И верю ему, и себе, и Ему. Андерсен держит меня за руку, и мы летим! Я чувствую лишь прохладный воздух вокруг, ветер, подгоняющий наш полёт, и горячую ладонь Андерсена. Он так крепко держит меня, словно я могу сорваться с этой высоты, выскользнув обратно в спальню. Я доверяю ему, моему Ангелу Хранителю, безусловно, без сомнений, полностью, и потому мы летим. Только держи меня и не отпускай! Я прошу, не уходи, я хочу ощущать, что ты рядом. Кто же ты на самом деле, Андерсен? Откуда ты и для чего мне дан? Мне кажется, я знала тебя ещё до того, как прийти в этот мир. А иной — существует ли? Видел ли ты Бога? Что Он думает обо мне? И вообще знает, что я есть?
Звёзды начали гаснуть одна за одной, край ночного тёмного неба становился сиреневым, потом бледно-розовым: дело шло к рассвету.
— Пора возвращаться, — Андерсен глянул на меня с прищуром, и мы снова очутились на карнизе балкона.
Глава 4. Родные места: озеро
