руках шапочку и вдруг бросился с дороги на берег и помчался по мелкой гальке, нанесенной весенним половодьем.
– Стой! Куда ты? – заверещала Конфорка.
Но Ленька бежал, не оглядываясь, сумка била его по боку, ноги погружались то в мокрую гальку, то в песок. Конфорка заковыляла было за ним, но сейчас же свернула на одной туфле каблук и остановилась.
– Чей это парнишка?! Чей?! – кричала она девочкам.
– Не знаем! Это, наверное, зареченский, а мы теребиловские! – ответили они.
Конфорка в отчаянии увидела, как мальчишка перемахнул через забор и исчез...
Через полтора-два часа на всех улицах Заречья появились японцы. Ходили они по три человека: старший чин с тесаком за поясом и двое солдат с винтовками. Останавливаясь около обвисших клочьями объявлений, они о чем-то громко говорили, а потом заходили в дома.
К Хохряковым японцы ввалились, когда семья обедала. Солдаты остановились у порога, а фельдфебель, с оттопыренной верхней губой, подошел к столу, долго разглядывал медный самовар и даже повернул краник. Хохряков жестом пригласил японца садиться, но тот замотал головой, направился к русской печи, открыл и закрыл заслонку, подержал зачем-то ухват. «Огреть бы тебя этой штукой по башке», – подумал Хохряков.
Из кухни фельдфебель нырнул в комнату. Хохряков пошел следом. Пронька тоже. Увидев расписание уроков, японец рванул его. Кнопка с обрывками бумаги осталась на стене. Пронька быстро взглянул на отца, тот был спокоен.
– Нехорошо так! – сказал Пронька
– Нехарасё? – как-то неестественно заулыбался фельдфебель. Он выхватил из кармана кителя клочок объявления Фудзия и сунул его к Пронькиному лицу.
– Это харасё? Кто борьшевику?
Пронька посмотрел на обрывок, не моргнув глазом. «Провоцирует, стерва», – понял Хохряков и сказал:
– Не надо! Это парнишка. Несмышленый еще.
Фельдфебель жадно рассматривал фотографии. Увидев молодого парня в матросской форме, ткнул в стекло пальцем, придвинулся лицом к стенке и заводил носом, словно пес, вынюхивая добычу.
– Борьшевику?!
– Нет, это мой погибший брат, матрос!
– Матаросу? – японец показал на свой подбородок. – Воросы это, воросы!
Он не знал слово «борода» и продолжал бормотать:
– Воросы... Матаросу... Борьшевику!
И что-то крикнул в кухню. Прибежал солдат. Фельдфебель опять ткнул пальцем в матроса под стеклом, затем поднес свой кулак к лицу солдата.
Пронька и отец поняли: японец показывает, как старик с бородой – Матрос – ударил японского часового.
– Нет! – сказал Хохряков. – Это другой! Это мой брат, он погиб в 1917 году в Петрограде.
Не понимая, что ему говорят, или представляясь непонимающим, фельдфебель сиял со стены рамку, вытащил из нее фотографию и сунул в боковой карман кителя.
– Борьшевику! – твердил он одно и го же.
– Нельзя так! Нехорошо! – Хохряков едва сдерживал себя. Пронька видел, как у отца сжались кулаки, на шее выступили синие жилки.
– Это харасё! – сказал японец, направляясь к двери. У порога он остановился и. улыбаясь, раскланялся...
Поздно вечером ребята еще раз вышли на «охоту». Объявления Фудзия срывали за мостом, в Теребиловке. Вера, повязанная старым материнским платком, работала снова в паре с Костей...
Глава восемнадцатая
ШАПОЧКА С ГОЛУБОЙ ЛЕНТОЙ
На другой день японские и семеновские патрули ходили по улицам Теребиловки. Там тоже не осталось ни одного объявления Фудзия. Об этом заговорили во всем поселке...
Едва Горяев вернулся из поездки, его вызвали в штаб. Полковник, с которым встречался смазчик, сказал:
– Нам ясно, что к срыву японского объявления причастны дети, а они, безусловно, действуют по наущению взрослых. Тебе задание: найти одну девочку, она развяжет язык, и мы узнаем все.
– Какую девочку, ваше благородие?
– Она носила белую шапочку с голубой лентой. Вот и все приметы!
У Горяева потемнело в глазах, его даже качнуло на стуле, и он, чтобы удержаться, протянул перед собой худые, пропитанные мазутом руки, нащупал край стола, ухватился за него.
– Что сделала эта девочка?
«Не просыхает от водки, скотина», – подумал о нем полковник и громко ответил:
– У вас там, в Заречье, ночью сдирала со стен важные государственные документы. На наше счастье, шапчонка ее оказалась в наших руках.
– Можно посмотреть?
Горяев привстал. Вытянулась вперед его маленькая головка, покрытая густыми, давно не стриженными и почесанными волосами. Резче обозначились узкие, костлявые плечи. На полусогнутой спине и сквозь пиджак выступал бугорком позвоночник. На бритом, без бороды и усов, лине какие-то синие пятна, похожие на кровоподтеки. Красные от пьянства и недосыпания глаза впились в полковника. Глядя на Горяева, офицер вспомнил, как вчера докладывал начальству о своем новом агенте из смазчиков. «Это человек, которого схватили грубыми руками, бросили в грязную ванну, долго били-колотили, потом крепко выжимали, но в чистой воде не прополоскали и не погладили. Пропойных дел мастер. Используется для провокаций..»
– Не торопись, голубчик! – полковник смахнул с папиросы пепел. – Другая девица, значительно старше и, кажется, значительно глупее той девчонки, потеряла находку. Ты поможешь найти и шапочку и хозяйку.
Горяев тяжело опустился на стул. Полковник еще что-то говорил, но слова его летели мимо ушей смазчика. Он лихорадочно думал... В прошлом году Горяев ездил к родственникам в Вятку и привез оттуда для дочки белую вязаную шапочку с голубой лентой... Неужели Верка?..
– Ты что за голову хватаешься, – заметил полковник, – трещит, что ли, с похмелья?
– Трещит, ваше благородие, опохмелиться не успел!
– За девочку плата особая, ты это учти! – гудел баском полковник.
– Буду стараться, ваше благородие!
– У тебя дочь есть?
Горяев подскочил на стуле.
– А что?
Узнав, что девочка учится в школе, полковник посоветовал Горяеву привлечь ее в помощницы. Пусть она в классах и на улице послушает, не говорят ли дети о потерянной шапочке. Можно даже пустить слух, что какая- то женщина нашла белую шапочку, хочет отдать ее, но не знает кому. Девочка может подсаживаться к женщинам, которые, сидя на скамейках и завалинках, ведут разные разговоры. Возможно, что кто-нибудь пожалуется на небережливых детей, бросивших где-то ценную вещь... Да и жена смазчика могла бы осторожно расспросить соседок об этом...
Домой Горяев шел, как пьяный, глаза застилал туман. Вешая на гвоздь фуражку, осмотрел всю стену – Веркиной шапочки не было. Грузно прошел в комнату, Вера готовила уроки.
– Где твоя шапочка? – пристально глядя на дочь, спросил Горяев.
Девочка вздрогнула и, не отрываясь от книги, ответила:
– Где-то валяется. А тебе зачем, папа?
– На
