— Тоже с буферами? — улыбаюсь я, впервые за много дней понимая — кака бы там ни было, жизнь продолжается.
— Нет! С причиндалом! Но тоже таким, что все обзавидуются!
Ингины слова о том, что я — молодец, полностью подтверждаются во время встреч с друзьями и знакомыми. Меня дружно поздравляли как освободившуюся от оков дурацкого брака — стоило ли вообще так жить, когда муж такой разгуляй устраивал?
Многие говорили это с возмущением, некоторые — с тихой завистью, в стиле: «Вот это повезло мужику, гулял направо и налево, а жена сквозь пальцы смотрела…» Но все единодушно сходились в одном — правильно, что отпустила Мику с Ромкой, не стала портить ей будущее «из бабской ревности».
— Да что вы. Я совсем не ревную. Мы же цивилизованные люди. Взяли и спокойно договорились. Конечно, интересы дочери — это главное, — отвечала я, стараясь не вспоминать о том, как рыдала, когда дочка выбрала не меня и захотела остаться с Ромкой, а еще — как «мудро» и «взвешенно» мы с ним принимали решение о расставании. Так, что пришлось переселить к Инге на пару недель далеко не пугливую и очень стрессоустойчивую Мику.
И это было правдой — наша дочь никогда не выглядела несчастной или растерянной. Даже в самые сложные моменты она была весёлой, активной и задиристой — в общем, настоящим ребёнком своего отца. Или агрессивной, напористой, язвительной, готовой спорить и отстаивать свое мнение до последнего. Но грустной или замкнуто-отстранённой — никогда.
Поэтому, сегодняшнее её настроение меня сразу настораживает — я вижу что-то новое в ее глазах. Какую-то скрытую боль или тоску.
Как так? Что могло с ней случиться?
Чувствую тебя неуютно, на секунду перенимая ее эмоции через экран ноутбука. Слишком нетипично для Микаэлы. Даже проблемы и внутренние конфликты она переживает бурно, экспрессивно, во вне. Мика скорее вызовет на спор, доведёт до белого каления, продавит свое мнение, и будет возмущаться, пересказывая мне случившееся — но замыкаться… Не помню за ней такого.
— О! Что за патчи? — спрашивает она меня вместо приветствия, и, склоняясь к экрану, показывает свои синяки под глазами. — Смотри… Кошмар, да? И что с ними делать, Дженья? Как может у тебя быть такое белое лицо, а у меня, вот — ещё и прыщ!
— Мика, в шестнадцать лет мои проблемы одним прыщиком не измерялись, — стараюсь ее успокоить, следя за голосом и мимикой. Главное, чтобы она не заметила, что я сдерживаю улыбку. Мое умиление может ее взбесить, она всегда подчёркивала, что ей не надо снисхождения и всех этих «телячьих нежностей». — У меня была сыпь на лице, а ещё — жуткий недосып и во-от такие синяки! И вместо патчей мы использовали пакетики с чаем. Но они не помогали.
— Зачем-м? — от удивления озвончая согласные, она всё- таки улыбается и я вижу слабые искорки веселья в ее глазах. Микаэла и вправду выглядит усталой, ее тёмные волосы взъерошены, губы — пересохли и растрескались. Что-то случилось. Её что-то сильно расстроило — она то ли плакала, то ли нервничала. Нужно быть аккуратной. Очень аккуратной с ней сейчас.
— Так было принято. Но толку было ноль. Так и ходила жертвой учёбы всю школу и студенчество. Выспалась, наверное, впервые, как диплом получила.
— А, знаю, знаю. Ты — задрот! — бесцеремонно объявляет она, и я смеюсь вместе с ней. Я не делаю ей замечаний из-за кажущейся грубости. Несмотря на то, что с отцом они общаются на родном языке, больше времени она проводит со сверстниками-итальянцами и уже успела потерять чутьё на истинную окраску слов. Я заметила это совсем недавно, когда с присущей ей эмоциональностью, она восторженно рассказывала о новой подруге: «Дура! Такая дура, ужас! Но я ее все равно люблю!»
— Ты покрасила волосы. Тебе очень идёт, — пытаюсь сделать ей комплимент, отмечая, что от естественного шоколадно-каштанового оттенка, как у Ромки, она перешла в сочный брюнет, и это делает ее внешность более выразительной и контрастной.
С годами Мика становится все меньше на меня похожа — и лицом, и фигурой. Худощавая, гибкая, словно вытянутая вверх, она выглядит как модель или спортсменка, в отличие от меня, к шестнадцати годам пересидевшей на всех диетах, и с пятого класса прятавшей грудь за объёмными свитерами, чтобы меня не лапали мальчишки или маньяковатый физрук. В ее возрасте я бы никогда не смогла надеть джинсовый комбинезон и топ на голое тело — не позволяли ни мои формы, ни приличное воспитание родителей. А вот на Мике эта одежда смотрится уместно и не слишком откровенно — только подчёркивает ее подростковую андрогинную хрупкость, которой я восхищалась в других девочках, а теперь вижу в собственной дочери.
— Да и вообще, ты у меня очень красивая, — добавляю я, на что она выразительно закатывает глаза под лоб.
— Вот только не надо, не начинай! По-твоему, если я пожаловалась на прыщ, значит, это обязательно комплексы и меня надо успокаивать, как я выгляжу!
— Ты запрещаешь мне делать тебе комплименты?
— Нет! Не запрещаю! Но они мне не нужны!
— А почему? Не самая плохая мире вещь, вообще-то, — за мнимой беспечностью я прячу интерес, связанный с причинами её раздражённости.
— Потому что! Если все решили, что я девочка, значит, мне это надо! О, Мика, ты такая красивая, Мика, накрась лицо- надень платье! Я же знаю, как в вашей сексистской стране рассуждают! И не собираюсь этого делать, ясно?
Отлично, «в вашей стране». Кажется, кого-то из нас не слишком радует скорая поездка домой, в «нашу сексистскую страну».
— Мика, ты нервничаешь из-за перелёта? Ты не хочешь ко мне в гости?
В ответ она только напряжённо смотрит в экран и молчит. Поэтому говорить приходится снова мне.
— Мы… Ты же знаешь, я пока не могу приехать к тебе, — стараюсь аккуратно обходить тему моей возможной поездки в Рим, на чем она давно настраивает, а я протестую до последнего. — Если что-то не так, давай обсудим. Мы что-то придумаем, обещаю. Если хочешь, то просто уедем куда-нибудь вдвоём и ты не будешь ни с кем общаться. Никто не скажет тебе, что ты должна делать и какой быть. Не знаю, кто бы это мог быть из наших знакомых, но… мы все равно подстрахуемся.
— Нет. Я не из-за этого. Просто… У меня тут проблемы, Дженья. В личной жизни. Ну, ты понимаешь. Неохота никуда уезжать, пока у тебя проблемы в личной жизни.
От удивления стараюсь не выдать себя ни мимикой, ни неосторожно брошенным словом. В личной жизни? Вот как… Микаэла никогда не называла свои отношения с друзьями «личной жизнью», а вот теперь…
Тут же вспоминаю недавние слова Инги — ты думаешь, в свои шестнадцать она только об учебе и думает? Проснись, Женька! Если ты была заучкой, так просто вспомни — она вылитая дочь своего папаши! Не все такие, как ты!
Да, не все такие как я. Задроты. Вот и Мика так говорит. А я совсем ничего не знаю о ее жизни. И до последнего наивно полагаю, что она совсем ещё ребенок, и что, обмениваясь лайками и дружескими комментариями с ее приятелями в соцсетях, я в курсе всех ее взаимоотношений.
