Потом выпили шампанского, ещё, и ещё. Все порядком захмелели, даже принесённые блюда уже не скрадывали градус. Но было весело. Нас по очереди приглашали танцевать с соседних столиков, и если девчонки с удовольствием соглашались, я не шла не в какую. Блюла, так сказать честь. Илья, видя это, сам позвал меня на танец.
— Ну ладно, со мной-то можно! — поиграл он бровями.
— А ты пьяный нахальный, — заметила я, но все, же согласилась.
— Будешь обзываться, я тебе сейчас в подробностях весь сюжет новой книжки перескажу, — вредничает он, и кружит меня в танце.
— Только посмей! — верещу я. — Смерти не боишься?
— Сама начала, — смеётся он.
Так мы и переругиваемся весь танец, когда возвращаюсь за столик, вижу два пропущенных от Стефа. Тут же его набираю, но разговора, не получается, музыка мешает, и я поспешно выхожу в фойе ресторана.
— Так слышишь? — спросила в трубку.
— Ты вообще где? — удивился Стёпа.
— Да мы отмечаем дипломы, с Машкой и Женькой, представляешь, нечаянно встретили Илью, и он нас в ресторан зазвал, напоил, накормил…
— Илью… — почему то в его голосе мне послышалось напряжение.
— Да, мы совершенно…
— Роза, ты считаешь это нормально?
— А что тут ненормального? — честно не понял я.
— Серьёзно не понимаешь, что так себя не ведут?
— Стеф, в тебе что нежданно, негаданно проснулся Отелло? Он же твой друг!
— Он поит тебя в ресторане? Пока я на работе? — теперь он не скрывал раздражения.
— Стеф! Ну что в этом такого? Тут же не только я, а ещё девчонки мои.
— А когда я звонил, почему не взяла трубку? — припечатал вопросом.
— Я танцевала, — сникала сразу, — с Ильёй! Но только с ним, ведь с ним, же можно!
— Ты сама-то себя слышишь, — гаркает Стёпа.
— Да иди ты! — обижаюсь я, и бросаю трубку. На глаза наворачиваются пьяные слёзы. Первый раз почти за год поссорились. Ещё один повод отметить.
Зря я думаю, что всё обойдётся, потому что оставшиеся два дня Стёпа не пишет, не звонит, на сообщения правда отвечает, но односложно, и я понимаю, что он не остыл.
***
Телефон его гудит не переставая. Какие-то фамилии высвечиваются на дисплее, потом, не переставая, наверное, раз десять, звонит Наталья, именно так она записана в его телефоне. Включается его громкий автоответчик, и она томным голоском, интересуется, составит ли он ей компанию вечером, или снова продинамит. Улыбаюсь на последней фразе. Динамит значит! Приятно до жути!
Потом мне пишет Пётр, отчитывается, что все встречи перенёс, не терпящие отлагательства дела поручил, от имени конечно Степана Дмитриевича, Жанне Андреевне и Савелию Петровичу. По легенде он срочно был вызван в Москву, в головной офис, улетел с раннего утра. Я же успела застать его с утра, по телефону, отпросилась по семейным обстоятельствам. В ответ, я пишу Петру, что выбью ему прибавку, как особо ценному сотруднику. Он скупо благодарит, видимо считает, что я шучу.
Целый день готовлю. Мне кажется, что он проснётся голодный. Отец всегда с похмелья любил поесть. Мама кормила его, и поругивала за несдержанность, а он только уплетал, и благодарил Бога за жену.
Вот и мне кажется такая же картина. Когда мы жили вместе, он любил, когда я готовлю, ему нравилось всё. И я вдохновлённая успехом, всегда старалась его удивить чем-то вкусненьким. И даже если блюдо в итоге не получалось, Стеф всё равно хвалил меня. Он вообще поддерживал меня во всём. Блин, как же я так облажалась? Как умудрилась всё испортить? Обозлить его настолько? Он же самый замечательный из всех, а я по глупости своей, от обиды наделала дел, и теперь между нами пропасть. Я же прекрасно вижу, как он мучается, вся его пьяная бравада вчерашняя, все эти слова ужасные, всё поведение говорит о том, что он страдает, и в этом виновата я. Как бы я хотела подарить ему покой! Чтобы он, наконец, выдохнул, расслабился, смирился. Но это не в моей власти. Только он может простить меня, только в его силах принять все факты, не отрицать их, и может со всем, он и про меня не забудет, примет обратно в свою жизнь. Вернёт, на то место где я была. Позволит залечить раны.
Время перевалило за пять вечера. Я сидела на кухне, залипая в книге Зарецкого, когда в коридоре послышался шорох.
— Сразу видно протрезвел, приоделся, — усмехаюсь я, когда он заходит на кухню, завернувшись в одеяло. Другой рукой держит свой телефон, щурится на дисплей. Весь взъерошенный, помятый.
— Блядь, — только и констатирует хрипло, мотая пальцем по дисплею, просматривая, наверное, миллион пропущенных вызовов, и сообщений.
— Тебе придётся Петру, поднять зарплату, — убираю я книгу, и наливаю стакан воды, подаю ему. Он жадно пьёт, так что даже проливает.
— Я бы ещё и премию выписала! — промакивая капли воды на его груди, концом свисающего одеяла. Он ощутимо, вздрагивает от моих прикосновений, и переводит хмурый взгляд на меня.
— Это почему это? — хрипит Стеф.
— Он прикрыл тебя сегодня, для всех ты в головном офисе, в Москве, куда тебя срочно вызвали, а не невменяемый валяешься у своей подчинённой, которую втихаря трахаешь, — выдаю я со вздохом, — трахаешь и ненавидишь.
Он выдерживает мой красноречивый взгляд.
— Ты преувеличиваешь, Роза, — наконец произносит он. Хотя по глазам вижу, нет, не преувеличиваю, даже сейчас там скользнуло призрение.
— Нет, Стёп, я не преувеличиваю, из всего, что ты мне вчера наговорил, если ты конечно помнишь…
— Я всё помню, — перебивает он.
— Может нам стоит поговорить уже, наконец, — предлагаю я, всё так же стою рядом, изучаю его реакцию.
— Не о чем, — бросает он.
— Считаешь?
— Уверен, все приоритеты, расставлены, давно, — чеканит.
— Давно она у тебя? — спрашиваю и провожу пальцами по тату.
— Не очень, — отстраняется, — шесть лет, — добавляет тише.
— Когда набил?
— Когда ещё верил тебе, — бросает, и уходит молча, в ванную, оставляя у порога одеяло, и меня растерянную, и разбитую его холодностью.
Я всё так же сижу
