Он кивнул остальным и вышел за дверь. Через несколько мгновений зашумел автомобиль Боскована. Шум усилился, когда он свернул на дорогу, и постепенно стих совсем.
Нэнси ринулась в гостиную.
– Помоги ему! – крикнула она Линли, бездумно крутя в пальцах подол платья. – Он не убивал Мика. Ты же полицейский. Ты можешь помочь. Ты должен.
Несмотря на все свои благие намерения, Линли понимал, что почти ничего не может сделать. У него не было никакой власти в Корнуолле. Вряд ли Босковану, который казался опытным полицейским, захочется прибегнуть к помощи Нью-Скотленд-Ярда. Если бы делом занимался констебль Паркер, Линли не усомнился бы в необходимости своего вмешательства. Но Паркер из дела выбыл. Атак как сотрудники отдела убийств в Пензансе показались Линли в высшей степени компетентными, то и расследование должно было оставаться в их руках. Однако ему надо было что-то сказать, пусть даже оживив самую страшную часть кошмара.
– Расскажи, что ты делала сегодня.
Он подвел Нэнси к креслу-качалке, и Дебора накрыла ее одеялом, взятым с кушетки.
Нэнси начала, запинаясь, рассказывать. Ей надо было продавать пиво во время спектакля, поэтому она оставила Молли с Миком, который работал в гостиной, раскладывал деньги для служащих по конвертам. Молли была рядом в манеже. Нэнси ушла в семь часов.
– Когда я возвращалась, то услыхала плач Молли и разозлилась на Мика. Стала кричать ему, как только открыла дверь.
– Дверь была заперта? – спросил Сент-Джеймс.
– Нет, – ответила Нэнси.
– Ты сразу увидела Мика?
Нэнси покачала головой и прижала одеяло к худым плечам. Высунулся локоть. Костлявый и красный.
– Дверь в гостиную была закрыта.
– А когда ты открыла ее, что увидела в первую очередь?
– Его. Мика. Он лежал… – Она судорожно вздохнула. – А вокруг бумаги, документы, записные книжки.
– Как будто комнату обыскивали, – сказал Сент-Джеймс. – Мик работал дома над своими журналистскими расследованиями?
Нэнси провела рукой по одеялу и кивнула, пожалуй, с излишним жаром:
– Часто. Да. Он работал на компьютере. После обеда ему не хотелось возвращаться в контору, поэтому он работал дома. В коттедже было много его заметок. Я ему говорила, чтобы он разобрал их. Многое можно было выбросить. А он не хотел, потому что никогда не знал, что ему понадобится. Не надо ничего выбрасывать, Нэнси, говорил он. Поэтому всегда было много бумаг. Тут. Там. Заметки на салфетках, на спичечных коробках. Так он привык. У него было много заметок. Наверно, кто-то хотел… или денег. Деньги. Нельзя забывать о деньгах.
Слушать Нэнси было довольно трудно. Хотя все как будто сходилось – бумаги на полу, следы обыска, – очевидно, что не профессия мужа занимала ее мысли, как бы она ни старалась доказать обратное. Похоже, ее волновало совсем другое. И она подтвердила это, сказав:
– Послушай, я звонила папе после антракта. Где-то в половине одиннадцатого. Из автомата.
Никто не отозвался. Несмотря на то, что в доме было тепло, у Нэнси дрожали ноги, отчего даже подпрыгивало одеяло.
– Я звонила. Разговаривала с папой. Он был тут. Многие видели, как я звонила. Спросите миссис Свонн. Она знает, что я разговаривала с папой. Он был тут. И сказал, что не собирается никуда идти.
– Но, Нэнси, – перебил ее Линли, – твоего папы не было дома. И не было, когда я звонил. Он приехал через несколько минут после нас. Зачем ты лжешь? Ты боишься?
– Спроси миссис Свонн. Она видела. Она скажет…
Неожиданно тишину ночи разорвал шквал рок-музыки, и Нэнси вскочила с качалки.
Открылась входная дверь, и вошел Марк Пенеллин. На плече у него висел портативный стереомагнитофон, оравший «Мое поколение» – тоскливо и мстительно. Марк пел, но остановился на полуфразе, увидев ночных гостей. Нажал не на ту кнопку. Роджер Далтри стал вопить еще громче, пока Марк не нашел нужную кнопку и не выключил магнитофон.
– Прошу прощения. – Он поставил на пол магнитофон, оставивший отпечаток на его куртке из мягкой кожи, и, словно зная это, он потер куртку. – Что случилось? Ты почему тут, Нэнси? Где папа?
В соединении со всем, что было прежде, появление Марка и его вопросы окончательно разрушили непрочную защиту, возведенную Нэнси ради отца, и она упала обратно в кресло-качалку.
– Это твоя вина! – закричала Нэнси. – Папу забрали в полицию. Это все из-за тебя. – Она заплакала и потянулась за сумкой, валявшейся на полу. – Марк, чего ему еще ждать от тебя? Чего? Скажи мне! – Она открыла сумку и стала ворошить все, что было в ней. – Мики. Ох, Мик.
Все еще стоя на пороге гостиной, Марк Пенеллин судорожно сглотнул слюну, оглядывая всех по очереди, пока не остановил свой взгляд на сестре:
– Что случилось с Миком?
Нэнси плакала.
Марк провел рукой по волосам, по подбородку.
– Нэнси, что папа сделал с Миком? – спросил он, озвучив самое страшное.
Нэнси опять вскочила, забыв о сумке, которая упала, отчего ее содержимое рассыпалось по полу.
– Что ты говоришь! Не смей. Это ты виноват. Мы-то знаем. И папа знает, и я тоже.
Марк отпрянул и стукнулся головой о косяк.
– Я? О чем ты? Сошла с ума? Совсем сошла с ума? Какого черта здесь случилось?
– Мика убили, – ответил Линли.
Кровь бросилась Марку в лицо. Он быстро повернулся к Нэнси:
– Ты думаешь, это я? Ты так думаешь? Думаешь, я убил твоего мужа? – Он визгливо расхохотался. – Зачем мне убивать его, если отец уже год, как только об этом и мечтает?
– Не говори так! Не смей! Это ты!
– Ладно. Не веришь, и не надо.
– Я знаю. И папа знает.
– Папа все знает. Он у нас самый умный.
Схватив свой магнитофон, Марк побежал было наверх, но его остановил Линли:
– Марк, надо поговорить.
– Нет! – крикнул тот и продолжил путь. – Выложу все в полиции. Как только моя сестричка настучит на меня.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Заплакала Молли.
Глава 11
– Ты хорошо знаешь Марка Пенеллина? – спросил Сент-Джеймс, отрываясь от листа бумаги, на который в течение последних пятнадцати минут заносил впечатления от прошедшего вечера.
Они с Линли были одни в гостиной, в маленьком алькове, располагавшемся прямо над входными дверями. Горели две лампы. Одна – на столике красного дерева, рядом с которым сидел Сент-Джеймс, другая стояла на инкрустированном столе возле окна и казалась золотой на черном фоне. Линли протянул Сент-Джеймсу рюмку с бренди, а свою зажал в ладонях и стал задумчиво потряхивать. Сев в крутящееся кресло, он вытянул ноги и ослабил узел галстука. Потом выпил.
