уколоть больнее. Но тогда Хасар еще толком не догадывался, что начальник госпиталя, развернув собственный бизнес на больных солдатах и поняв, какую выгоду можно из него извлекать, ни за что не захочет понять его, а тем более найти с ним общий язык.
Эти холодные отношения с начальством не дали Хасару возможности порадоваться и насладиться результатами удачно проведенной дяде-фронтовику операции.
Поначалу он очень боялся, что операция может пройти неудачно, что он не сможет помочь своему дяде и облегчить его страдания. И тогда получится, что он собственными руками добил человека, которого не смогла убить вражеская пуля, и тогда он всю оставшуюся жизнь будет винить себя в этом, не говоря уже о том, как ему после этого смотреть в глаза родным.
Эти переживания оказались напрасными, Хасар
блестяще провел операцию и был счастлив, что ему удалось вырвать дядю из цепких лап смерти и с вернуть к жизни.
Хасар не того боялся, что ему придется доставать пулю из груди дяди, он боялся, что пуля могла заплесневеть в теле дяди, и эта плесень, проникнув в кровь, могла вызвать другую опасность, во время операций подобного рода и такое случалось. Но на счастье во время операции удалось избежать всех этих побочных явлений, и теперь рана заживала и постепенно затягивалась. Конечно, он знал, что в этом вопросе ему здорово помог настрой самого дяди, который не поддавался унынию и верил в успех операции.
… На следующий день после операции, придя в себя, дядя увидел сидящую возле его кровати жену и сделал ей знак, чтобы она подставила ему ухо. Жена подумала, что он хочет попросить воды или еще чего-то, и склонилась над дедом. Старик, едва шевеля губами, прошептал:
– Жена, племянник долго рылся внутри меня, пока искал моего «немца», так что, похоже, он много чего лишнего оттуда убрал. Ты, давай, пощупай меня, проверь, твое-то хоть осталось на месте?
Женщина, не ожидавшая от мужа, находившегося на грани смерти, такой шутки, возмутилась:
– Восемьдесят лет прожил, а ума не нажил, боюсь, что теперь и не наживешь! – ругалась она, но в душе радовалась, что ее дед даже в таком тяжелом состоянии не падает духом.
И хотя старик сказал эти слова шепотом, их услышал больной с соседней койки, а затем узнали и остальные больные.
Когда лежишь в палате, пропахшей лекарствами, среди этих надоевших больничных стен, такие шутки дорогого стоят.
Теперь и медсестра, по нескольку раз в день заходившая в палату, чтобы сделать уколы и перевязки, справиться о состоянии больных, при виде старика, пряча улыбку, опускала голову, давая понять, что она тоже слышала об этой шутке.
И из соседних палат приползали больные, чтобы увидеть этого старого шутника, бросали на него таинственные взгляды.
И лишь начальник госпиталя, прослышав об этой шутке старого солдата, сделал из нее совсем другой вывод. В один из дней, во время обхода больных, он, даже не поинтересовавшись состоянием деда, как это делал обычно, с холодным лицом коротко бросил на ходу: «Если он в состоянии шутить, значит, старик чувствует себя хорошо, в ближайшие дни готовьте его к выписке!»
Старик, не знавший об отношениях своего племянника с начальником, был поражен тем, как этот человек при виде его начинал кривить рот и совершать неприличные действия, не подобающие его чину. Он бросил эту фразу в надежде на то, что находившийся вместе с ним во время обхода Хасар придет к нему на поклон и попросит: о продлении срока лечения.
В тот день Хасар навестил дядю еще раз, чтобы справиться о его состоянии, и тогда старик выказал ему свое недовольство: «Племянник, я не понял, что означают слова твоего начальника, сказанные сегодня утром?» Осматривая рану больного, Хасар ответил:
– Дядя, сколько времени потребуется для вашего лечения, столько и будем мы вас тут лечить. Мы лучше знаем, что надо больному. Пусть кто угодно и что угодно говорит, мы всегда поступали по-своему и так будет и впредь. Так что можете быть абсолютно спокойны! – Хасар дал понять дяде, что он сумеет его защитить и никому не даст в обиду.
* * *
В день выписки дяди из госпиталя Хасар вылетел утренним рейсом в Мары. Оттуда пришло сообщение, что в Иолотани в десантной части молодой командир совершил неудачный прыжок и получил серьезную травму, что он нетранспортабелен, поэтому его невозможно везти ни в Мары, ни в Ашхабад, поэтому обратились за помощью в военный госпиталь, где работали опытные хирурги.
В аэропорту его поджидала машина, на которой он срочно выехал в Иолотанскую больницу.
Выйдя из машины возле больницы, Хасар увидел статного мужчину – командира полка в чине подполковника, лет 50, который нервно прохаживался по двору и курил одну сигарету за другой. Он был одним из тех, кто с нетерпением ожидал прибытия столичного врача. Как только Хасар вышел из машины, устремившийся ему навстречу офицер увидел перед собой старшего по чину офицера и по-военному отдал честь, поднеся руку к виску. Затем подал руку.
– Как долетели? – для приличия спросил он, но всем своим видом молил врача о помощи. Вместо ответа Хасар молча кивнул головой, он видел, как волнуется командир, но в тот момент о причинах его беспокойства не догадывался. Узнал о них лишь после рассказа его адъютанта, услужливо распахнувшего перед ним дверь в отделение.
– Товарищ полковник, парень, которому вы приехали помогать, сын встретившегося вам у входа подполковника, причем, его единственный сын, – подчеркнул он.
В голосе парня тоже звучала мольба: «Доктор, сделайте все, что можете, помогите нам!»
Хасар не служил в десантных войсках. Но в какой-то степени ему был знаком род их деятельности. В советское время это были малочисленные войска, и считались они элитными. В них брали только самых достойных и смелых парней.
… В 1968 году, когда встал вопрос о подавлении так называемого чешского мятежа, десантники во главе со своим легендарным командиром генералом Маргеловым такой «фокус» показали, что ни иностранные государства, ни сами чехи не поняли, что же произошло.
… Поздно вечером с военного аэродрома Калининграда один за другим в воздух поднялись девять истребителей и десантники 97-й гвардейской дивизии журавлиным клином выстроились за самолетом, летевшим из Парижа в Прагу, обманули воздушные службы чешских военных, вынырнули совершенно в неожиданном месте и вызвали у противника растерянность и смятение.
Не успел сесть парижский самолет, а десантники белыми пятнами рассыпались в воздухе, и пошли вниз, накрыв небо над Прагой своими белыми парашютами.
Растерявшийся при виде атаки десантников руководитель
