с собой в дорогу лошка. Как только припасы кончаются, то «кабанчик» идет в расход. На полмесяца-месяц его хватает… — вздохнул следователь.
— Это как же? — нахмурился Гурыль. — Это же людоедство!
— А кто предъявит? — хмыкнул в ответ Ковальков. — Мало ли какого лошка прирезали, кто будет с жулика спрашивать? О, вот мы и приехали. Пошли, проводим пацана в последний путь.
Мы вышли из машины, двинулись в сторону выходящих из автобуса людей. Если в Юже людей чаще всего провожали с оркестром, играющим тоскливую мелодию, пока усопшего несли по одной из главных улиц, то вот оркестр на кладбище не пускали. Вроде как не дело это — тревожить сон спящих.
У Курышевых не нашлось лишних денег на музыкантов, поэтому Серого в последний путь провожали тихо, без фанфар. Я мог бы спонсировать, но… Деньги раньше времени вытаскивать не нужно. Они пригодятся потом, для живых. Серёге же всё равно, как его провожают.
Позади раздался треск, это на громыхающих «Карпатах» прикатили Лысый и Ковыль. Они спрыгнули с мопеда и подошли к нам. Протянули руки сначала Гурылю, а потом кивнули следователю. Руки подавать не стали, так как ручкаться с ментами считалось западлом.
— Мы это… могилу помогали копать, — проговорил зачем-то Лысый. — Глины тут, конечно…
— Молодцы, — ответил Гурыль. — Благое дело сделали.
— Мы это… — начал Ковыль. — Гурыль, у нас тут непонятки появились. Касательно Лося…
— Вроде всё выяснили? — нахмурился я в ответ. — Нет?
Лысый покосился на следователя. Он ещё что-то хотел сказать, но Гурыль не дал ему этого сделать:
— Лось — ровный пацан. И я готов за него держать ответ. Вопрос какой есть?
— Нет, — тут же помотал головой Ковыль. — У нас ничего нет. Всё ровно…
— Пошли, проводим друга в последний путь. Не матюкайтесь, а не то, — Гурыль показал внушительный кулак.
Повторять два раза не пришлось.
Гроб с Серёгой вытащили наружу и понесли в сторону оградок, крестов, высоченных сосен и каркающих ворон. Я заметил, что ещё два автобуса стояли чуть поодаль. На кладбище было многолюдно, словно на Пасху.
Сегодня хоронили троих молодых пацанов, которым не повезло оказаться в ненужное время в ненужном месте. Рыдания и слова утешения сливались с карканьем потревоженной вороньей стаи. Птицы были недовольны тем, что так много людей вторглось в их полулесную обитель.
Серёгу несли два соседа, крепких мужчины за сорок, его отец и Гурыль. Они аккуратно, словно боясь потревожить спящего, пронесли по извилистой тропинке между тесно прижавшихся друг к другу оградок. Поставили гроб на заранее подложенные канаты рядом с выкопанной могилой.
Стоило только днищу коснуться влажной глины, как на грудь лежащего друга упала тетя Марина. Она заголосила так протяжно, так отчаянно, что встревоженные птицы сорвались с веток и с громким карканьем начали носиться над кричащей женщиной. Они словно вторили ей, а тетя Марина кричала:
— Вставай! Серёжка, вставай! Сыночек, не лежи так! Вставай! Я вон тебе ботинки купила в школу! Хорошие ботинки, сносу не будет! Вставай, Серёжка! Вставай! Ну вставай же…
Она схватила сына за грудки и попыталась его приподнять, но этого не дал сделать отец Серёги. Он подскочил к ней и неуклюже обнял, смотря на окружающих, словно стыдясь своего горя:
— Марин, Марин, ну чего ты? Марин, ну не надо. Не надо… Марина, ну люди же смотрят…
Ещё две соседки подскочили к плачущей женщине и вцепились в неё мертвой хваткой. Они начали причитать вместе с тетей Мариной, но вместе с тем отрывали руки от сына. А Серёга лежал и чуть улыбался, как будто ему было щекотно.
— Он не умер! Он живой! Он живо-о-ой!!!
Женщинам всё-таки удалось оттянуть мать, убитую горем, от гроба. Я отвернулся, чтобы сдержать душившие слезы. В нескольких десятков метров от нас заметил знакомую фигуру в черной одежде и с черной косынкой на голове. Там тоже стояли люди, тоже слышались рыдания и плач.
Девушка повернулась и в груди кольнуло…
Мария? Маша Вахотина? Она чего здесь? Кого провожает?
— А кто там? — спросил я у следователя.
— Так я же говорил, что там серковские Колесо будут хоронить, — ответил Ковальков.
— А Мария Вахотина там каким боком? — вырвалось у меня.
— Так она его сестра. Приехал братишка с Иваново и вот тебе раз, — встрял в наш разговор дядя Миша, сосед Серёги, который до этого помогал нести гроб. — Эх, мальчишки, чего же вы не поделили-то? Асфальт, что ли?
Во как… Получается, что я Машкиного брата ухайдокал?
До последнего в голове эта мысль не укладывалась, а сейчас… Сейчас она как-то грохнула обухом топора по кумполу. И я ощутил, что даже лесного воздуха не стало хватать. Грудь сдавило и в глазах помутилось.
Нетвердым шагом я двинулся в ту сторону. Почему-то мне в этот миг показалось это правильным. Почему? Да сам не могу себе в этом признаться, но мне хотелось что-то хорошее сказать Марии, что-то такое, что может её утешить. Если её сердце сейчас так же разрывается, как у тёти Марины, то…
Не знаю, что именно я хотел сказать, скорее всего какую-нибудь глупость, а может быть и того хуже. Я шел, аккуратно пробираясь между оградками и огибая неогражденные выпуклости земли.
На подходе меня заметили двое стоящих поодаль пацанов с Серовки. Они преградили мне путь:
— Хули ты прешься, мудила?
— Я к Маше, — попытался я их обогнуть.
— К хуяше, — схватил меня один за рубашку. — Вали давай, а не то…
Тут мои нервы не выдержали. Смерть Серёги, похороны, осознание того, что я причастен к смерти брата девушки, которая мне нравилась… Семяга, менты, солдат в охране, который любил читать книги…
Словно что-то оборвалось внутри меня, и я ударил в хмурое лицо. Раз, другой, третий…
Глава 15
— Ну и на хрена? На хрена ты всё это затеял? — спросил в который раз следователь, когда меня привели из камеры задержания.
— Да я и сам не знаю, — сокрушенно покачал я головой. — Что-то внутри оборвалось и само собой случилось…
— Само собой… Ну и мудаки же вы — устроили драку на кладбище! Это же надо додуматься — драться в такой миг. А ещё дружки твои… Как увидели, что ты машешься, так подскочили… Ну, б…дь! Вы совсем
