проводить друга, теть Ир, — запротестовал Ковыль.
— А вы как-нибудь на мотоциклетке своей. Автобус нескоро ещё доедет, так что успеете туда добраться. Давайте, мальчишки.
В это время на Стадионную вырулил «Жигуль» Гурыля. Я невольно усмехнулся, глядя на водителя. Всё-таки быстро его выпустили. Похоже, что мне поверили…
Впрочем, рядом на сидении обнаружился следователь Ковальков. Он хмуро смотрел на нашу троицу. Гурыль же остановился в десяти метрах от собрания.
На него покосились, но никто из взрослых не подошел, чтобы поздороваться. Для многих он ещё считался убийцей, а милиционер рядом только подтверждал это убеждение. Слухи по маленькому городку разносятся моментально — в одном конце города пукнешь, а на другом тут же скажут, что обосрался.
На «Карпатах» мы втроем уместились бы с трудом, поэтому я сказал пацанам:
— Вы давайте без меня, а я вон с Гурылем попробую смотаться. На кладбище встретимся.
— А с чего ты взял, что он тебя возьмет? — спросил Ковыль. — Вон и мент рядом.
— Мне почему-то кажется, что возьмет, — уверенно ответил я и зашагал к машине.
Глава 14
— Здрасте, — я забрался на заднее сиденье «Жигулей».
— Забор покрасьте, — буркнул майор в ответ. — Видел своего дружбана?
Я вздохнул.
— Чего вздыхаешь? Не понравился? А ведь и ты мог также сейчас лежать, если бы не смылся в тот вечер, — проговорил Ковальков.
— Смылся, говорите? Значит, бросил другана? — повернулся ко мне Гурыль.
— Он сам меня оттолкнул, — буркнул я в ответ. — Вместе бы мы не выбрались…
— Не по-пацански это, — покачал головой Гурыль. — За своих надо стоять до конца.
— Я до конца и стою! И тащил его до последнего… Я не струсил, но серковских было больше и нам вдвоем было не выбраться. Колесо зарядил Пухлому так, что тот идти не смог. Серёга меня оттолкнул и остался прикрывать. Я бы сам никогда его не оставил.
Гурыль только хмыкнул и отвернулся. Тронулся следом за автобусом.
Думаю, что он понимал моё состояние, но вот пацанский кодекс стоять за друга до конца не принимал подобное понимание. По факту мы должны были принять бой и лечь там оба. Но это по факту, по пацанскому благородному кодексу…
И неважно, что ты умрешь — главное, что ты не бросишь товарища в беде!
Самураи, блин…
Хотя это сейчас считается, что самураи — это образцы достоинства. На самом же деле они предавали и не считали это грехом. У японцев до сих пор существует поговорка «семь падений, восемь подъёмов». Именно столько раз сёгун, по идее, мог простить предавшего его доверие вассала. Или временно освободить подданного от службы, чтобы тот не возмущался.
— Колесо сегодня сам в землю ляжет, — проговорил Ковальков. — И закопают в паре десятков метров от Курышева.
— Да ну на х… — вскинул брови Гурыль. — Это получается, что серковские сейчас рядом с нашими будут?
— Там взрослые, — покачал головой Ковальков. — Они не допустят разборок. Это у молодых кровь кипит и в башке моча плещется. Те, кто в возрасте, умеют ценить то, что есть.
— Давно ли сам перестал пацаном быть? — хмыкнул Гурыль.
— А вот как женился, как дети появились, так и перестал в эту романтику впрягаться. Смешно сказать — один раз треснули по мордасам, и я уже приготовился закопать долбо…ба, а потом в голову стукнуло — а ведь я не один. Ведь я не только за себя отвечаю, за спиной ещё жена и дочка. Тогда и понял, что уже не пацан. Это у вас пока ветер в одном месте гуляет, верите в пацанские идеалы… В пацанский кодекс чести… — с горечью откликнулся следователь.
— И что? Спустил плюху на тормозах? — спросил Гурыль.
— Нет, не спустил. Со временем ударивший ответил за неё. Но не так ответил, как пацаны перед пацанами, а уже по-взрослому…
— Посадил его, что ли?
Следователь вздохнул и повернулся ко мне:
— Что ты хотел сказать? Зачем нас двоих позвал? Учти, если всё окажется хернёй, то я найду способ, как научить тебя ценить чужое время.
— Я знаю, что такое чужое время. И также знаю, что у нас его мало, — придвинулся я ближе к водителю и пассажиру. — Вы сами видите, что сейчас происходит с СССР?
— А что происходит? — нахмурился Ковальчук. — Ну да, лихорадит слегка, но… Во всём мире так. Вон, на китайцев посмотри, у них вообще людей валят почем зря.
— А то и происходит, что по сравнению с тем, что ждет нас, беда китайцев покажется легким разочарованием. Как будто один из полутора миллиардов китайцев палец занозил…
— Чего? Их уже полтора миллиарда? Вот же плодятся узкоглазые… — донесся голос Гурыля.
— Ну не полтора, а пока миллиард. Но это пока, они и в самом деле расплодятся в полтора раза больше, когда мы еле-еле будем держаться на среднем показателе. И то, на том показателе, который останется после распада СССР.
— Чего? Какого распада? — хмыкнул следователь. — Ну да, сейчас есть некоторые проблемы, но они решаемы…
— Сейчас численность СССР около трехсот тысяч человек, а после развала останется только половина и ту половину начнут уничтожать и загонять под ноготь, — вздохнул я.
Сухая ладонь следователя легла на мой лоб:
— Ты не перегрелся случаем, друг? Может тебе таблетку какую? Что за ху…ню ты тут несёшь?
— Сейчас идут забастовки в Польше, в Венгрии, в ГДР. Да в той же Тбилиси… Все хотят жить по новому, хотят выйти и зажить при капитализме. Всем показывают картинку, насколько это классно и прикольно, что колбасы вдоволь и пиво доливают после отстоя пены, а по факту…
— Что по факту? — спросил следователь. — Ты прямо как по писаному чешешь. Тебе бы политруком быть.
— А по факту выйдет, что будет для нас полная жопа. Что Америка подомнет под себя всю Европу и посадит своё руководство, чтобы в последующем доить их. Да, сейчас даст Европе разжиреть, а потом, когда понадобится…
— Ты имеешь ввиду, что Европе уготована участь «кабанчика»?
— Да, — кивнул я в ответ.
— Какого «кабанчика»? — спросил Гурыль.
— А это у жуликов есть такая штука при побеге. Когда срываются с крытки, то берут
