по кончику хвоста. И снова загонял под половик. Не так ли и «Аквариум» играется со мной?
– А посмотрите, – Стригунов указал на монитор под потолком, где на карте ломаной линией отмечалось движение лайнера, – мы как раз рядом с этим Птуем и летим!
«Какое счастье! Вот уж «птуева пропасть»! – выругался про себя я. – Знаем мы ваши дурацкие совпадения! Не хватало еще здесь грохнуться, чтобы концы ленты Мебиуса сошлись, а нас бы вылавливали из реки бродью». Я не стал глядеть в окошко на Птуй, чтобы не будить лихо.
Но, когда через некоторое время в динамиках раздалось: «тинь!» и женский голос объявил заход на посадку и попросил пристегнуть ремни, я перегнулся через Лилу и посмотрел в иллюминатор. Видимость была отличной. Мы пролетали какой-то портовый город с далеко выдающимися в море пирсами – Триест, судя по монитору. За ним расстилались воды Венецианской лагуны. Тень самолета стремительно скользила по ним, – и было странно видеть ее с такой высоты. Лайнер был здесь, под облаками, а тень там, далеко внизу. Поневоле начнешь понимать Кирова. Я прикрыл глаза. Сядем, не сядем? В прошлый раз осечка случилась на взлете – а сейчас, что же, ждать неприятностей при посадке? Но пока всё шло гладко – без болтанки и воздушных ям. Мы снижались плавно, но неуклонно, как в компьютерной игре. За выпуклой линзой моря вырос зеленовато-желтый итальянский берег с далекими белыми предгорьями Доломитовых Альп в гирляндах облаков. Под нами лежали какие-то индустриальные гиганты. Земля стремительно приближалась, вращаясь, – самолет делал разворот перед посадкой.
– Венеция! – воскликнул ректор.
Вытянув шею, я с трудом увидел между голов Лилу и Стригунова знаменитый город посреди воды. Он напоминал не пастернаковскую размокшую каменную баранку, а, скорее, каких-то жрущих друг друга головастиков или карданный вал. Вдали, над лесом оранжевых крыш, куполов и колоколен, возвышалась четырехугольная островерхая башня – колокольня Сан-Марко, очевидно, а с ближнего конца клеймом впечатался в остров штрих-код железнодорожных путей, соединенных с большой землей длинной пуповиной дамбы. Туда, на материк, мы и держали курс, и вскоре обозначились лежащие параллельно морю взлетно-посадочные полосы. Одна приблизилась, увеличилась вширь, еще несколько томительных секунд, когда мы летели, прицеливаясь к ней, и, наконец, слегка качнувшись с крыла на крыло, как птица, сели. Аплодисменты. Я аплодировал, наверное, громче всех. У меня были на то причины.
* * *
Открыв на всякий случай багажную полку над головой, я обнаружил там свой портфель, который последний раз видел в «Аквариуме», и немного успокоился. Может быть, и доклад имеется. Не написанный мной, кстати, в реальности. Если в портфеле еще лежит и мой планшет, а в нем есть файл с докладом, то я могу отправить его себе же на электронную почту. Точнее, пошлю файл отсюда, а там, в своей первой жизни, его получу. Но, скорее всего, здесь другая почта и другой интернет.
– Борис Сергеевич, а ведь вы забыли свою бутылочку! – сказал Стригунов, тоже полезший за ручной кладью.
– Какую бутылочку?
– Ну, когда вы садились, у вас еще пакет был из “Duty free”. Вот он.
Я заглянул на полку и увидел в уголке пакет с литровой бутылью «Баллантайнса».
– Вот спасибо, – пробормотал я, – а то ведь так бы и оставил.
Лосев номер три летел за границу, не забыв отовариться в “Duty free” – как всякий уважающий себя российский вояжер. Значит, есть на что? Паспорт с визой-то я нашел, а деньги? Конкретно – евро? Надо полагать, если «Аквариум» позаботился о спиртном для меня, то и командировочными в валюте обеспечил. Но искать бумажник сейчас, в этой толкотне между кресел, я не стал. Посмотрю в более подходящей обстановке.
Итак, испытание номер один, с портфелем, я прошел. Теперь предстоит испытание номер два: получу ли я чемодан? Постою вместе со всеми у багажной ленты и, если не увижу похожего на мой, пойду так, с портфелем и бутылкой.
На паспортном контроле веселая девушка с распущенными черными волосами влепила штемпелем, напоминающим водопроводный гусак, прямоугольник “Venezia R D31” на чистую страницу моего паспорта аккурат посередине да еще наискосок, – фиг теперь поставишь сюда еще один штамп. Но какая мне разница? Другого штампа в этом паспорте, может быть, и не будет. И паспорта тоже. А меня? Однако, хватит о грустном. Поскольку другой реальности пока не предвидится, будем существовать в этой.
В небольшом зале выдачи багажа было всего две ленты-транспортера, причем одну стилизовали под колесо рулетки – с красными и черными секторами, цифрами и надписью: “Casino di Venezia”. Как и следовало ожидать, лента оказалась нашей. Внимание, венецианская рулетка начинается! Что ж, зеркала «Аквариума» – тоже своего рода рулетка. Загадать поле, на котором приедет мой багаж? Всё какая-то чушь лезет в голову. Свой чемодан я узнал по ручке, характерно потертой сбоку, да еще по колесам с двойными ободьями. Всё остальное было упаковано в пластик, в отличие от южноморского вояжа. Ну, понятно, всё же в Европу полетел. Сам-то я не фанат упаковки, жена всегда настаивает, когда вместе летим.
Куда идти, я не знал, поэтому подождал, пока Стригунов и Лилу получат багаж.
– Колюбакин должен нас ждать у выхода, – сказал ректор. – Ага, вот и смс-ка от него. Пошли.
И мы, как все остальные пассажиры, покатили чемоданы по указателю с надписями “Uscita/Exit”. Колюбакин с табличкой-билингвой в руках «Конгресс венетологов. Congresso dei venetologi» выглядел, как великовозрастный придурок: в джинсовых шортах до колен, открывающих волосатые лодыжки, и застиранной футболке с мордой крылатого льва и надписью по кругу: “VENETIARVM VNIVERSITAS. Università Ca' Foscari di Venezia”. Он пополнел, лицо округлилось. «Пасту, наверное, жрет», – механически отметил я. Пока Стригунов и Лилу с ним обнимались (Лилу – с лицемерной гримаской, скрывающей брезгливость), я внимательно смотрел на него, пытаясь угадать: какая роль ему отведена в этом сюжете? Здесь он на том месте, что занимал в Южноморске г-н Хачериди. Хачериди исчез. Ergo?.. Да ничего ни «ерго»: в «Аквариуме», как известно, обычная логика не работает. Когда ректор представлял меня Колюбакину, я решил поозорничать и сказал:
– Воистину, вы здесь как корабль в пустоте.
– Простите?.. – он пристально глянул на меня. А может, и показалось, что пристально. – В каком смысле – корабль?
– В смысле – родной корабль в чужой гавани. – Я широко улыбнулся. – Нет? А вы что подумали? Вспомнили фильм «Ботинки мертвеца»?
Теперь уже Стригунов смотрел на меня недоуменно, а Глазова – с прищуром.
– Не видели? – повернулся я к ним. – Очень уж Дмитрий Евстигнеевич на персонажа оттуда похож. Он еще там поет песню
