Валерка долго был сам не свой. Он стал взрослее нас всех и еще больше замкнулся.
Но жизнь продолжалась, со временем разбросав нас по разным городам и странам. Встречались мы редко. Я знал, что Валерка женился, что жена родила ему троих детей – два мальчика и девочку. Живут неплохо. Но замкнутость и, как мне кажется, обида на «отца» остались на всю жизнь.
Мы, изрядно захмелев, начали прощаться. Желали друг другу успехов, как всегда обещали встречаться чаще, помогать друг другу и многое другое…
С Валеркой мы крепко обнялись последними, и, пожимая руку, он неожиданно произнес непонятную для меня в то время фразу: «А все-таки сбылось». После резко повернулся и ушел.
В то время я не придал никакого значения сказанному Валеркой, но, уже сидя в поезде, вдруг вспомнил, как он произнес: «А все-таки сбылось», и задумался.
До этого я никогда не интересовался отчеством Валерки – просто Валерка и Валерка. Я тут же набрал номер моего друга, с которым Валерка живет в одном городе:
– Привет, Саша! – И после приветственных ничего не значащих фраз спросил: – Извини, мне стыдно об этом говорить, но я не знаю отчества Валерия, подскажи, пожалуйста.
– Ну ты даешь, старик, – удивился Александр, – он же твой друг, а ты не знаешь, ну ты даешь…
– Ладно, не тяни, так получилось, никогда не обращался к нему по отчеству, – произнес я виновато.
– Георгиевич его отчество, отца его звали Георгий, летчик залетный,– громко повторил Александр и продолжил: – Честно говоря, я и сам узнал уже в институте, ты же знаешь, я никогда не видел его отца, а что случилось? – поинтересовался Саша.
– Да ничего, просто узнать захотел. Ладно, бывай, до встречи, – и я закончил разговор.
Я снова задумался, и тут откуда-то из глубины памяти ясно и отчетливо вспомнилась давняя фраза, со злобой брошенная восьмилетним мальчиком по имени Валера при расставании с летчиком – его биологическим отцом. Фраза, которой в детстве мы не придали никакого значения, но в данный момент, при анализе ситуации, перевернувшая все мое сознание. Он сказал тогда, злобно глядя в глаза летчику:
– Будь проклят ты и вся твоя семья, чтоб вы все погибли!
И убежал в лес…
И сразу вся рассказанная до этого история приобрела для меня совершенно другой смысл.
Но я не стал переделывать свой рассказ. И менять название.
Может, это просто совпадение?..
НИЩИЙ
От сумы и от тюрьмы не зарекайся.
Народная пословица
Закончив работу, Евгений Николаевич, несмотря на уже позднее время, решил идти домой пешком. Небрежно бросив водителю: «Всё, Володя, на сегодня ты свободен, можешь возвращаться к своей любимой. Завтра не опаздывай!», медленно вышел из офиса и зашагал по Невскому проспекту.
Погода была великолепной, приближалась пора белых ночей, и медленная прогулка по городу приносила Евгению Николаевичу искреннюю радость. Он любил гулять по Невскому: здесь можно погрузиться в воспоминания – прочувствовать историю города. Каждый дом, каждая улочка имеет свою собственную историю – они помнят основателя города, Петра I; помнят Достоевского, Пушкина и многих других великих личностей. Постперестроечный бум строительства, слава богу, практически не затронул историческую часть города.
На Невском всегда многолюдно, но Евгений Николаевич не испытывал от этого дискомфорта. Ему нравились все эти люди: и молодые, в коротеньких юбочках, девушки с красивыми ногами и открытыми декольте, и аристократические, медленно семенящие старушки, придерживающие за локоть солидного возраста мужчин, и всегда спешащие домохозяйки с сумками в руках. Не раздражали даже толпы китайцев, щелкающие повсюду фотоаппаратами и айпадами.
Это жизнь красивого европейского города. И его, Евгения Николаевича, жизнь. И она нравилась ему.
– Подайте, Христа ради, – неожиданно прервал радостную прогулку Евгения Николаевича громкий хриплый голос. Обернувшись, он увидел неопрятно одетого заросшего мужчину лет сорока пяти.
– Подайте, мил человек, инвалиду на протез руки, – продолжил мужчина, и Евгений Николаевич, взглянув на него, действительно увидел, что правый рукав пиджака был высоко подвязан. Чувствовалось, что правая культя заканчивалась почти у самого плеча.
Настроение у Евгения Николаевича резко изменилось – он не любил нищих и редко когда давал им милостыню. Это не было какой-то осмысленной нелюбовью – он просто не доверял им. Считал, что все они работают на криминальные группы, собирая деньги с доверчивых людей и отдавая их в общак. И куда потом эти деньги уходят, никому не ведомо.
Недоверие это возникло еще в юные годы, когда Женька любил с друзьями в выходные дни или после работы «потусоваться» у пивного ларька – выпить холодного пива с воблой, а иногда тут же распить бутылочку «Московской» или «Портвейна-777».
В те времена у каждого ларька был свой старожил-нищий, который там промышлял, и никто другой, подобный ему, уже на его территорию зайти не мог. Любимым местом для Женьки и его друзей был пивной ларек на берегу одного из озер в районе Шувалово-Озерки. Место роскошное – под богатой кроной липы стояли небольшие, на высоких столбиках-ножках, круглые столики под зонтами, а рядом, словно живая изгородь, росли кустарники шиповника и сирени. Милиция на все эти распивки закрывала глаза, проходя мимо, делала вид, что ничего не происходит. Так вот, в этой зоне промышлял некий нищий по кличке Дрозд. Мужчина неопределенного возраста, с большой, никогда не чесаной, прокуренной бородой, всегда носил на спине старый замызганный рюкзак и в руках большую хозяйственную сумку. Никто не знал, что у него в рюкзаке, зато в сумке всегда находилась пара пустых стаканов и торчали горлышки пустых бутылок. Никто не знал настоящего имени нищего – просто Дрозд. Никто из завсегдатаев не помнил, когда он появился здесь первый раз. Приходил «на службу», по его собственному выражению, он задолго до открытия ларька и уходил уже после закрытия. Все привыкли к его присутствию и отдавали ему сдачу – 3–5 копеек, которые он тут же прятал в широченные карманы своего длинного поношенного пальто.
Взамен он предлагал пустые стаканы для распития запрещенных в данном месте алкогольных напитков и по просьбе посетителей бегал в ближайший магазин за очередной бутылкой или закуской. При этом сдачу, с молчаливого согласия заказчика, всегда оставлял себе. Распитые бутылки Дрозд тут же засовывал в свою сумку и сдавал в приемный пункт соседнего магазина. После закрытия ларька он, отставив сумку в сторону, но не снимая рюкзака, брал в руки метлу и наводил порядок на территории вокруг ларька, за что получал полтинник от продавщиц пива. Это продолжалось ежедневно, как по расписанию.
И вот в очередной
