Она нахмурилась.
— Надену на палец кольцо ему и в свой дом приведу, как коня в поводу, — пропела Лизетт.
А Роланд подтянул:
— Гиацинтами украшу его, пьяным медом его опою.
Элинор снова запрокинула голову, любуясь звездными гиацинтами. Вильерс как-то очень интимно придвинулся к ней, и она ощутила влечение к нему. Она повернулась к нему и слегка приоткрыла губы.
— Вы примерили роль соблазнительной сирены? — спросил он. — Хотите увлечь меня?
— Всего на одну луну, — протяжно произнесла она.
— Это для меня приятный сюрприз, — произнес он, наклонившись ближе.
На его губах был вкус анисового ликера, как и у нее, и у них был еще какой-то пряный мускусный вкус, как ей показалось. Она замерла, придвигая свое лицо и предлагая полураскрытые губы, вспоминая Гидеона и то, каким сладким может быть поцелуй.
Вильерс уверенно принял ее дар. Он впился в ее рот своими губами, жадно обхватив ее лицо обеими ладонями.
Сквозь туман в голове она понимала, как отличен этот поцелуй от ее поцелуев с Гидеоном. Как же давно это было! Они были такими юными и неумелыми тогда. Гидеон провалился с первым поцелуем. Она засмеялась, и он послушно извинился. Очень скоро выяснилось, что она намного способнее к поцелуям. Он хотел прикасаться к ней, ласкать, хотел все сразу. А она была пока готова только к поцелуям.
— В чем дело? — вдруг услышала она резкий голос.
— Что вы имеете в виду?
— Где вы витаете? Я, кажется, целую вас, — сказал Вильерс.
Она виновато улыбнулась. В скудном свете, лившемся из дома, его глаза казались совсем черными. Тень от густых ресниц падала на его скулы.
— Кажется, я о чем-то задумалась, — призналась она.
После натянутой паузы он рассмеялся:
— Вы и Тобиас. Только перед вами обоими я испытываю это странное чувство, крупицу непонятного мне унижения.
— Вряд ли вы на это способны, — заявила она.
Он прищурился:
— Вы думали об Эстли, признайтесь.
Она ощутила изумление в первый момент и, казалось, не вполне отдавала себе отчет в том, что он говорит, находясь под влиянием спиртного.
— Прошу прощения, если я задела ваше самолюбие, — произнесла она. — Это был превосходный поцелуй.
— Вам понравилось? — недоверчиво переспросил Вильерс, привыкший к мгновенным победам и слегка разочарованный ее равнодушным видом.
— На ваших губах остался вкус аниса, — сказала она, выпрямляясь в своем кресле. — Я люблю этот вкус. Доводилось ли вам когда-нибудь в детстве рыскать в полях в поисках корня лакрицы?
— Нет.
Она кивнула, словно ждала именно этого ответа. Он был, затянут в бархат лет с пяти или даже с четырех. Кто позволит наследному герцогу сбегать из дома и бродить где попало?
— Вы снова мечтаете о своем Эстли? — спросил он.
Она снова глотнула ликера, еще больше разгорячившего ее кровь и рвущиеся к поцелуям губы. Возбуждение усиливалось. Перед ней был второй мужчина в ее жизни, с которым она целовалась. И это ей нравилось. Может быть, была права ее мать, называя ее вертихвосткой?
— Признаться, я думала о нем, — ответила она.
— Он красив, мечта любой девушки, — заметил он небрежно.
— Нет, он — моя мечта, а не другой леди, — сказала Элинор.
Лизетт и Роланд, заспорив о тональности, перестали петь.
— После смерти отца, — продолжила Элинор, — он, можно сказать, переселился в наш дом, играл с моим братом, приезжал к нам на каникулы...
— Из Итона, — договорил за нее Вильерс.
— Совершенно верно, — сказала она. — Я вообще-то не обращала на него внимания, но однажды, в один прекрасный день, мы по-новому взглянули друг на друга.
Рассказывая об этом, она вдруг ощутила странный прилив нежности к Вильерсу. Ей захотелось прильнуть к его губам, куснуть, лизнуть их.
— Взглянули по-новому, и что же дальше? — поинтересовался Вильерс.
— О, не подумайте, — игриво произнесла она. — Несколько месяцев мы были заняты поцелуями. Впрочем, все это было так обычно для нашего юного возраста.
Вильерс спокойно кивнул.
— А вы? — неожиданно спросила она, попытавшись представить его молодым и влюбленным.
— Что — я?
— Вы, ваша светлость, как вы влюблялись? — спросила она.
— У меня была возлюбленная по имени Бесс, служанка из трактира.
— Грудастая и прекрасная? — усмехнулась Элинор.
— Не помню, какая у нее была грудь, — ответил Вильерс. — По-моему, вам больше повезло в этом отношении.
— Ах, — смутилась Элинор, — вам просто, кажется. У меня слишком тугой лиф, это платье моей сестры, которое мне мало. Вообще-то я предпочитаю более скромную одежду, вы уже имели возможность это заметить на балу у герцогини Бомон, — сказала она. — После этого бала сестра решила всерьез заняться моим гардеробом.
Вильерс кивнул.
— Эта Бесс, разумеется, отвечала вам взаимностью? — спросила Элинор.
— Еще бы, я ведь как-никак герцог.
— Но это ведь не означает...
— Поверьте мне, — прервал ее Вильерс, если бы на свете нашлась служанка, которая отвергла бы притязания герцога, ей следовало бы отлить памятник из бронзы.
— И каковы последствия вашего увлечения? — спросила Элинор. — Эта Бесс стала матерью одного из ваших детей?
Вильерс лукаво улыбнулся.
— Мои дети не должны вас беспокоить, — произнес он.
Она задумалась.
— Не должны беспокоить в каком смысле: религиозном? Этическом?
— В одном из них, — неопределенно ответил Вильерс.
— Вообще-то я предпочитаю ясность в семейных отношениях, — сказала Элинор. — Разумеется, если вы не намерены жениться на мне...
— Вы сами решили выйти за меня, — напомнил он, — все об этом знают, вы этого не скрывали.
Элинор, хотя и была уже порядком пьяна, решила вновь прибегнуть к испытанному средству от охватившего ее волнения и поднесла к губам бокал.
— Возможно, я это сказала, чтобы утихомирить мою мать — произнесла она. — Мы оба по-прежнему вольны решать, кого нам избрать.
— Выходит, вы смотрите на нашу помолвку как на некий пробный акт?
Она подумала о Роланде, который являлся воплощением средневекового трубадура. Настоящий Бернарде Вентадорн! Томный и романтичный, он казался ей весьма привлекательным. Прислушавшись, она уловила обрывок песни о какой-то вдове, имевшей шесть мужей.
— Вы умеете петь? — спросила она Вильерса.
