работе, а на самом деле это были явные преступления.
Вопрос: О каких недостатках вы говорите?
Ответ: Эти «недостатки» заключались в искривлении и искажении следственной работы, фальсификации дел, массовых необоснованных арестах, полном развале агентурной работы и т. д. […] При своих служебных докладах я обращал его внимание на указанные выше факты.
Вопрос: Как на это реагировал ЕЖОВ?
Ответ: В большинстве случаев ЕЖОВ никак не реагировал на мои доклады.
Вопрос: И что же дальше было?
Ответ: Однажды, в сентябре или октябре 1937 года, когда я ЕЖОВУ докладывал материалы о явно преступном проведении массовой операции по одной из областей, ЕЖОВ вдруг вскочил и возбужденно мне сказал: «Я вас считал более толковым человеком, чем вы оказались. Далеко вам до ДЕЙЧА (предшественник Шапиро в Секретариате НКВД — А. Д.), вы без года неделю — чекист и уже лезете со своими разоблачениями […].» Увидев, что я растерялся и сбит с толку, ЕЖОВ мне прямо сказал, чтобы я вместо сигналов о преступной деятельности в наркомате, включился в «наше общее дело».
«Это уже поняли, — сказал ЕЖОВ, — и ЦЕСАРСКИЙ, и ЛИТВИН, не говоря уже о НИКОЛАЕВЕ, СЛУЦКОМ, ВЕЙНШТОКЕ, МИНАЕВЕ и многих других, которые работают неплохо, выполняя мои задания».
Вопрос: Что это за «общее дело», в котором ЕЖОВ предложил Вам принять участие?
Ответ: Из этого разговора с ЕЖОВЫМ я отчетливо понял, что все преступления, о которых я сигнализировал ему, проводились по прямым указаниям ЕЖОВА и что эти преступные действия направлены против партии и советской власти, тем более, что он прямо заявил, что все это делается лично по его директивам […]
Вопрос: Какие конкретные указания по предательской работе вам дал ЕЖОВ?
Ответ: ЕЖОВ сказал, что мне необходимо:
Следить, чтобы в ЦК ВКП(б) не попали какие-либо сигналы из НКВД о «нашей работе».
Направлять в ЦК ВКП(б) материалы, которые только с положительной стороны характеризуют нашу работу и все проводимые нами оперативные мероприятия.
Следить за разговорами и настроениями в наркомате и информировать об этом его — ЕЖОВА.
Ни одно разоблачительное заявление, касающееся работы НКВД или отдельных работников никуда не отправлять (куда бы эти заявления не были адресованы), а передавать их лично ему — ЕЖОВУ.
Уметь «отвечать» на заявления, присылаемые для проверки из секретариата ЦК110.
Вопрос: Когда у вас с ЕЖОВЫМ был этот разговор?
Ответ: Осенью 1937 года, но точно даты не помню… Из многочисленных замечаний и отдельных реплик ЕЖОВА мне стало ясно, что основной задачей заговорщической организации является подготовка к совершению государственного переворота с целью захвата власти и что в нашу организацию вовлечено большинство начальников отделов НКВД и начальников УНКВД.» […]
Вопрос: В чем еще заключалась ваша вражеская работа?
Ответ: Я скрывал заявления, поступающие от граждан и арестованных, разоблачающие преступную работу отдельных членов заговорщической организации, передавая эти заявления ЕЖОВУ в т. н. «спецархив».
Вопрос: Какие материалы вы, таким образом, скрыли?
Ответ: Кроме заявлений, о которых я показал ранее, т. е. на НИКОЛАЕВА, БЕРМАНА, ЦЕСАРСКОГО, ЛИТВИНА, ЛУЛОВА, КАГАНА, ЗАКОВСКОГО и других я скрыл от ЦК ВКП(б) заявление арестованного БЕЛОВА (бывшего командующего Белорусским Военным округом), которое он подал через УЛЬРИХА на имя тов. СТАЛИНА.
Вопрос: О чем именно хотел заявить Белов?
Ответ: В своем заявлении Белов просил вызвать его для сообщения чрезвычайно важного, государственного значения, дела. Это заявление, по заданию Ежова, я взял у УЛЬРИХА и вместо адресата передал ЕЖОВУ. Точно также я скрыл заявление МИХАЙЛОВА (бывшего секретаря Калининского обкома) на имя ЦК ВКП(б), в котором он обращал внимание на преступную практику ведения следственной работы.
С назначением на должность начальника 1-го Спецотдела моя практическая предательская работа стала значительно шире. Я получал и выполнял серьезные заговорщические задания ЕЖОВА.
Вопрос: Какие вражеские задания ЕЖОВА вы выполняли?
Ответ: Эти задания сводились к тому, чтобы следить как бы чего не выплыло на заседаниях Военной коллегии из фактов предательской работы нашей заговорщической организации и не давать хода заявлениям арестованных. В этих целях заявления арестованных, обычно после заседания Военной коллегии, сжигались (подчеркнуто мной — А. Д.).
Я оформлял через 1-й Спецотдел так называемые протоколы внесудебного разбора дел по массовым операциям, хотя хорошо знал, что эти так называемые «решения» являлись простой штамповкой решений местных органов НКВД и что ряд дел вовсе не подпадал под действие упрощенного судебного разбора и был фальсифицирован.
[…] Вопрос: Что вам рассказал ЛИТВИН?
Ответ: Литвин информировал меня о том, что ЕЖОВ, придя в НКВД после разгрома ягодинской банды, замышляет большое дело и в этом мы как его люди должны всячески помогать.
«ЕЖОВ сейчас один из крупнейших организаторов и государственных деятелей, пользующихся наибольшим авторитетом в стране. Только благодаря ЕЖОВУ были вскрыты и разгромлены контрреволюционные, вражеские организации. А, между тем, роль его и положение очень ограниченное. Он заслуживает совсем иного положения и, безусловно, добьется того, что займет подобающее ему место в руководстве страной», — говорил Литвин.
«НКВД, — продолжил ЛИТВИН, — это сейчас решающий участок, на котором ЕЖОВ намеревается организовать борьбу за власть и нам всем надо тесно сплотиться вокруг него…»
[…] К этому делу Цесарский привлек Минаева, и они просматривали (за один вечер — А. Д.) до 3–4 тысяч дел. Я как-то заметил ему, что как можно так рассматривать дела, ведь это сплошное преступление.
Вопрос: Что Вам известно о заговорщиках, которые специально перебрасывались в Наркомвод?
Ответ: Наркомвод, после назначения туда Наркомом Ежова, явился убежищем для использования опороченных чекистов, снятых с работы в НКВД. Целыми группами направлялись в Наркомвод работники, выгнанные из НКВД […]
Записано с моих слов правильно, мною прочитано. Шапиро
Допросил:
Следователь следственной части НКВД СССР
лейтенант государственной безопасности Иванов
ЦА ФСБ РФ. АСД № Р-24334. Т.1. Л.219–238.
Копия. Машинопись. Подпись И. И. Шапиро
на каждой странице протокола; То же: Т.2. Л.94-114.
Подлинник. Машинопись. Подпись И. И. Шапиро
на каждой странице протокола допроса.
№ 36
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения
28 июня 1939 г.
Рассмотрев следственный материал по делу № 21775 и приняв во внимание, что гр. Шапиро Исаак Ильич, 1895 г. рождения, уроженец БССР, б[ывший] член ВКП(б), до ареста начальник 1 спецотдела НКВД СССР, достаточно изобличается в том, что является участником антисоветской заговорщической организации, действовавшей в органах НКВД и проводил активную подрывную предательскую работу.
ПОСТАНОВИЛ:
Гр. Шапиро И. И. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58, п.1 и 58 п.11 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей.
Ст. следователь М. Воронин
Настоящее постановление мне объявлено 28 июня 1939 г. Шапиро
ЦА ФСБ РФ.
