— Так идёшь с нами? — спросила Яська старого ушкуйника.
— Нет, пожалуй.
— Ты смотри, как там река хороша да мост через неё, и дорожка почётная для вас постелена.
— Не пойду.
— Время придёт, сам поймёшь.
— Не пойду я с тобой, — озлобился Третьяк. — И тебе, Елисей, не советую.
— Я так думаю, — выдохнул молодой. — Без добычи и с позором возвращаться — плохая задумка. Что ты скажешь? Змей-Горыныч напал? Жили в доме, по-твоему, с нечистью. Так ведь нас за такое и сжечь могут на месте. Раз отсюда иного хода нет, — таким пойду. На новом месте осяду, про ушкуйничество позабуду.
— Всё равно не пойду, — заупрямился старший. — Я тебя не держу, но слова доброго о решении своём от меня не услышишь.
— Ну и оставайся здесь, — ухмыльнулся Елисей, беря Яськину протянутую ручонку. — Веди, раз здесь делать нечего.
И показалось Третьяку в тот же момент, что не девонька она вовсе, а старуха сгорбленная, в лохмотья разодетая, с носом крючковатым; девка другая — совсем нагая, с волосами зелёными и кожей бледной, словно мёртвая; дружок же их выше стал, худее, будто скелет, да постарел, бороду отрастив до колен. Испугался Третьяк, вскрикнул, глаза потёр и лишь хотел молитву прочесть, как понял, что исчезло наваждение это. И нет на берегу никого, кроме них двоих. Повернулся старый ушкуйник к Елисею. Лежит молодой рядом, не шевелится, изо рта осока торчит и вода льётся. Лицо обожжённое, кольчуга расплавлена. Подскочил воин, сбежать хотел, да ослеплённый вспышкой яркого света, сам не понял, как в болоте оказался. Обезумев, царапал Третьяк землю, ломая ногти, пытаясь на берег выбраться. Повезло, вышло. Сел на земле, дух перевёл, а вокруг места другие, незнакомые — лес высокий вдали, лишь болото вокруг похожее, а на месте избы пни стоят голые, а самой избы и в помине нет, будто и не было никогда. Перекрестился ушкуйник, крест поцеловал и прочь пошёл от этого места, молитву твердя. Понял вскоре, что не уйти ему. Куда бы ни направился, да через десяток-другой шагов, будто в стену прозрачную упирается и ничто её не берёт. Слышит Третьяк: голоса. Речь знакомая и не знакомая. За стеной две фигуры виднеются, но размытые, будто призраки.
* * *
— Смотри, там кто-то есть, — оживился один из мужчин. — Может, он подскажет?
— Бракованный, наверное. Я тебе говорил, что в другом месте надо было брать, — озлобленно заявил второй, не отрывая взгляда от бешено кружившей стрелки компаса.
— Эй! — помахал ушкуйнику первый.
Третьяк хотел помахать в ответ, но конечности одеревенели. Тело словно немело, будто холодом покрывалось.
— Не отзывается, — с сожалением протянул махнувший. — Может, ближе подойдём?
— Не мешай человеку. Пойдём дальше, ну его.
— Ты смотри, типа в богатыря оделся, что ли? Реконструктор?
— Чего там смотреть? Надоели уже. Взрослые мужики, казалось бы.
— А ты слышал, что истории всякие рассказывают про это место?
— Гена, вот не говори мне, что ты в эти сказки веришь!
— Да нет, конечно, — поспешно сказал первый. — Просто вспомнилось.
— Пойдём дальше. Нам до Шеребути ещё идти и идти, может, хоть там связь будет.
* * *
Дальше пошли незнакомцы странные, растворились, как в тумане, и пропали совсем. Почувствовал Третьяк, что его за пояс кто-то дёргает. Думал, зацепился, отмахнулся, да чего-то тёплого коснулся и отдёрнул руку, покосился. Рядом Яська стоит, улыбается, подле неё голбешник сидит, горбушку хлеба жуёт, в другой лапе монету держит.
— Всё боишься меня?
— Нет, — ответил ушкуйник. — Знать хочу, зачем с молодым так поступила, да сама кто ты, раз тебя ничто не берёт.
— Ты всё с нечистью меня путаешь, — улыбнулась девонька. — Вскоре сам всё поймёшь.
— А это что было? Тоже морок?
— Через века посмотрел, — лукаво ответила Яська. — Правда всё.
— Тьфу, нечистая. Так и знал, что до добра не дойду я с вашей братией.
— Так и без нас не дошёл бы.
Ушкуйник задумался. Язя спокойно стояла рядом, внимательно глядя на него.
— Что смотришь? Души моей хочешь?
Она медленно помотала головой, моргнула так, будто глаза закрыть хотела, и произнесла в ответ:
— Неужто так и не догадался до сих пор?
Лицо её опечалилось, вздохнула она грустно:
— Третий день уже, ушкуйник. Пора тебе.
Воин вздрогнул и наконец посмотрел в васильковые глаза той, которая тянула к нему свою худую руку.
— Ну что, понял теперь? — ласково спросила она, неожиданно взрослым голосом.
— Понял, — буркнул Третьяк, тяжело дыша.
— По воле своей пойдёшь или дальше противиться будешь?
— По воле пойду…
— Вот и ладно. Негоже заложным покойником быть, — улыбнулась Яська, мягко беря его за руку и ведя за собой. — Все тебя давно ждут. И Елисей, и ватаман ваш с воинством. Идём, а то мне ещё за теми двумя возвращаться.
Наталья Олеск
«Ливадийская сказка»
Матвей шел по темному лесу, и его не отпускало чувство, что за ним кто-то наблюдает. Его старый, но вполне еще бодрый пес Полкан не бежал, как обычно, впереди, а трусил за ним, тычась сзади в ноги. Не успели сделать все дела засветло: в округе объявился молодой тигр, из-за этого пришлось сменить маршрут, дабы не встретиться с ним на узкой дорожке. Все капканы на соболей, которые поставил Матвей, или Матвей-охотник, как его называли, оказались пустыми: то ли местный царь зверей всех словил, то ли спугнул, а может, умудрился и достать из ловушек. Тигр — та же кошка, только большая. Своими когтями чудеса делает: и рыбу из сетей таскает, и капканы с силками опустошает. Матвей только головой качал — впустую сходил, да еще и столько времени на окольные пути потерял. Хорошо хоть с горы спускался, все же скорость какая-никакая была. Места у них были красивые: кругом густой хвойный лес; кедры, пихты и тисы в несколько обхватов; горы высокие, самая огромная Пидан называется; зверья всякого, грибов — видимо-невидимо, трав лекарственных множество, от всех болезней лечат. Обычно бабки-знахарки этим занимаются, но в их краях уже лет как пятнадцать последняя померла, так все к Матвею за лекарствами и помощью бегают. И правда, травы он сызмальства знает, мать учила, говорила, всегда может в жизни пригодиться. Вот и сгодилось. И от болей в животе и голове вылечит, и вывих любой поможет вправить, и сломанные руки-ноги на место поставит, и при родах поможет. На вершине горы в одной из пещер у него свой схрон был, прятал свою охотничью добычу, благо в пещере, если спуститься пониже, были ледники, даже летом. И родник там был — вода холодом обжигала, чистая, как будто живая — рябинки на ней без ветра сами собой вскакивали; как выпьет ее Матвей, сразу лет на десять моложе себя чувствовал. Не говорил никому про это, зачем свои секреты выдавать. Поговаривали, в пещерах тех чудище лесное обитает: ростом с человека, похоже на большую летучую мышь с круглыми, как блюдца, глазами. Некоторые верили, будто страшилище летает в длинном белом платье, но это уже было слишком, после праздников и не такое мужикам может привидеться! И собак хватает — ест их. Людьми не балуется, но, были случаи, и на человека чудо-юдо нападало, если нос к носу встретятся, от испугу, значит… Все звали его летающим человеком.
