белого котёнка — перевернул ботинки подошвами вверх. Махнул рукой Кукушкиной: её голова появилась над Барсиком.
— Алиночка! — сказала семиклассница. — Скорее прячь спички! Пока он нам снова что-нибудь не поджёг!
Я прошёл в заполненную табачным дымом гостиную, снова (уже голосом) поприветствовал Лену. Увидел прислонённую к креслу гитару. Заметил, что в пепельнице на столе дымилась едва прикуренная сигарета.
Повернулся к Алине и скомандовал:
— Присаживайся, Волкова. Затуши сигарету: у вас тут уже дышать нечем. Спой «Ты возьми моё сердце» ещё разок.
* * *
В понедельник перед первым уроком я отыскал Рокотова. Сергей сидел за партой, готовился к уроку. Я прошёл между рядами парт — услышал удивлённые восклицания учеников десятого «Б»: «Котёнок!» Пожал Сергею руку, положил на столешницу перед Рокотом тонкую картонную папку (раньше я хранил в ней свои детские рисунки — вчера они перекочевали к грамотам и похвальным листам).
— Что здесь? — спросил Рокотов.
Он накрыл папку рукой.
— Ноты, — ответил я. — Для композиции «Ты возьми моё сердце».
— Котёнок, мы ведь уже говорили на эту тему, — сказал Сергей. — Композиция клёвая, не спорю. Но ни я, ни ты не исполним её нормально. Это девчачья песня.
Он развёл руками.
Его одноклассники притихли: прислушивались к нашему разговору.
— Помню, о чём мы говорили, — заявил я. — Но теперь я знаю, кто исполнит эту песню подходящим голосом. И не просто исполнит. А споёт так, что даже ты обалдеешь.
Рокотов вздохнул.
— Котёнок…
Я перебил его:
— У меня скоро будут и ещё несколько композиций под такой голос. Такие, что сгодятся для твоей зимней цели. Это будет не очередной «Гимн ПТУшника», можешь мне поверить.
Рокотов встрепенулся.
— Ты нашёл стихи?
— Да, — сказал я. — Вот только все они… не под наши с тобой голоса. Понимаешь, о чём я говорю? Они получатся не слабее, чем «Ты возьми моё сердце». Вот увидишь.
Сергей потёр подбородок.
— Я её знаю? — спросил он.
Я пожал плечами.
Рокотов сказал:
— Когда мы её услышим?
Я указал на папку.
— Как только вы это нормально исполните.
Сергей покачал головой.
— У нас нет времени на бесполезную работу, — сказал он.
Рокотов заглянул под картонную крышку.
— Но Бурый сыграет это на клавишах, — сообщил Сергей. — Легко.
Он снова прикоснулся к подбородку.
Предложил:
— Приводи её сегодня на репетицию.
— Постараюсь, — ответил я.
Добавил:
— Осталась только… чтобы она согласилась петь.
Глава 14
После уроков я вышел из школы — столкнулся с Наташей Кравцовой. Я замечал её пристальные взгляды во время уроков и на переменах. В классе Принцесса ко мне не подошла. Хотя я ждал, когда она предъявит претензии, из-за моего вчерашнего поспешного ухода от её дома. Но Кравцова подстерегла меня вне школьных стен. Она стояла около флагштока, будто изображала почётный караул; смотрела на выходивших из здания учеников. Заметала меня — ринулась на перехват. Наташа преградила мне путь. Я почувствовал, что настроена она решительно. Видел, как она крепко сжимала ручку портфеля, как нервно покусывала губы. Не заметил в глазах Принцессы выражение усталости и скуки, что появлялось в них при виде меня ещё недавно: весной этого года.
Я устало вздохнул. Смотрел на серьёзное лицо одноклассницы, подбирал в уме подходящие извинения: опыт прошлых лет подсказывал, что перед женщинами проще лишний раз извиниться, чем терпеть потом их ядовитые плевки в спину. Громыхнул дипломатом, поправил очки. Но не заявил об «искреннем сожалении». Потому что услышал извинения Кравцовой. Принцесса не выглядела виноватой: не опускала глаза, не скрещивала руки, не шаркала ногами. Но голос её звучал печально. Наташа подёргивала плечами, смотрела мне в глаза, словно считывала мои эмоции. Я невольно вспомнил, как проходили наши с ней разговоры, когда мы были девятиклассниками. Как вздыхал и заглядывал Наташе Кравцовой в глаза: отыгрывал роль влюблённого Пьеро.
Мысленно повторил концовку известного тоста: «Он сказал: „Да“. Она сказала: „Да“. Но годы были уже не те». Слушал слова Принцессы: она сожалела, что не напоила меня вчера чаем. Говорила, что поняла мой намёк — там, на набережной. И что очень хотела бы угостить меня пирогом («Сама пекла»). Объясняла: не пригласила меня вчера в гости, потому что «дома был папа». «Мой папа полковник», — сказала она. Мне почудилось, что в её трактовке слово «полковник» означало не воинское звание, а некую черту характера. О «ванне с тёплой водой» она не упомянула. Но сообщила, что «сегодня папа будет в части», и что («если захочешь») она испечёт новый пирог. Одарила меня улыбкой. Поправила мой воротник. Поинтересовалась моими планами на сегодняшний день.
«Она ещё и пироги печёт, — подумал я. — Повезёт же кому-то».
Указал на Алину Волкову.
Моя соседка по парте переступила школьный порог — черноволосый пионер пропустил её, придержал дверь.
— Сейчас я иду к Волковой, — сообщил я. — А вечером у меня репетиция во Дворце культуры.
Махнул Алине рукой, подозвал к себе.
И поинтересовался:
— А с чем будет твой пирог?
* * *
— Куда это твоя Наташа побежала? — спросила Волкова.
Она остановилась рядом со мной, смотрела вслед чеканившей бодрый шаг Кравцовой — Принцесса спешно удалялась от нас в направлении школьных ворот, не оглядывалась.
Я пожал плечами.
— Наверное, пирог подгорает.
— Какой пирог? — переспросила Алина.
Она поправила мне воротник — в том самом месте, где его уже теребила Кравцова.
— С брусникой, — ответил я.
Волкова поморщила нос.
— Не люблю бруснику, — заявила она.
— Я бы сейчас и его съел… Но лучше — с мясом.
Я вздохнул и спросил:
— Волкова, чем ты меня сейчас угощать будешь?
— В каком смысле? — сказала Алина.
— В прямом. Мы сейчас идём к тебе. А я проголодался.
Волкова заслонилась от меня портфелем.
— Зачем… ко мне? — спросила она.
— Предложение тебе делать буду, — ответил я.
* * *
В квартиру на третьем этаже я не пошёл. Взял у Волковой ключ и сразу отправился на пятый, к Барсику. Потому что понимал: уже в начале нашего разговора Алина потянется за сигаретой.
* * *
Я как мог подробно рассказал Волковой о задумке Рокотова. Поделился с ней мыслями Рокота относительно армейской службы. Поведал Алине о фестивале, о желании Сергея заполучить пригодные для выступления в Петрозаводске песни. Сообщил и о сомнениях лидера ансамбля в том, что его вокал принесет роудогорскому ВИА успех на конкурсе. Сказал, что музыканты предложили мне петь — на том самом фестивале. Выдал краткую справку о войне в Афганистане и рассказал о своей находке в интернете. Как мог, объяснил Алине, что такое «интернет». Выразил надежду относительно того, что «лауреатство» или «дипломантство» помогут Сергею не погибнуть на войне. Пересказал слова Рокотова о том, что песни на стихи Волковой не понравятся слушателям в исполнении мужчины. А на десерт объявил, что поведу сегодня Алину в ДК на «прослушивание».
— Меня⁈ — сказала Волкова.
Напуганный громким звуком Барсик спрятался под диван, рядом с ногами своей хозяйки.
— Тебя, Волкова, — сказал я. — Ну а кого же ещё? Слышал вчера, как ты поёшь. Честно тебе признаюсь: ты не просто талант — талантище! Рокотова природа музыкальным слухом не обделила. Поэтому Серёга сразу поймёт, что ты годишься для его затеи. С тобой в качестве солистки у ансамбля будут вполне приличные шансы на высокие места в Петрозаводске.
— Но… я не могу! А как же ты?
— Волкова, я же тебе объяснил: песни на твои стихи нужно петь женским голосом. В этом я убедился, когда услышал вчера твоё исполнение «Ты возьми моё сердце». Это было здорово! Я не преувеличиваю. В твоих тетрадях я видел много стихотворений, из которых получатся классные композиции. Но ни одной — для мужского голоса.
Алина забралась на диван с ногами, вынула из пачки сигарету, закурила. Придвинула к себе пепельницу.
Барсик под диваном недовольно фыркнул.
— Ваня, зачем тебе мои стихи? — спросила Волкова. — Я помню, какие хорошие песни ты пел в походе. Мне они понравились. Они понравились всем, кто их тогда слушал. Уверена, что в своём сне ты слышал и много других. Знаю: ты помнишь их все. Песни из будущего — они сейчас покажутся нам необычными и обязательно привлекут к себе внимание.
Я усмехнулся.
Сказал:
— Вот именно. Привлекут.
Откусил кусок бутерброда (с молочной колбасой).
— Не хочу этого внимания, — пробубнил я с набитым ртом.
Алина выдохнула дым в сторону приоткрытой форточки.
— Почему? — спросила она.
— У меня большие и серьёзные планы
