и не простишь. Знаю. Но мужчина, что выбирает путь чести – обречен на вечную войну. Пойми, именно это делает меня – мной. Сильный человек, воин, не имеет право на шаг назад. Таков путь и такова суть. Я умру в пучине отчаяния, если поступлюсь. Я осознаю, что стал заложником принципа. Жалкого, человеческого принципа, что руководит мной и делает меня зависимым, одержимым.
Но именно за счет него, в мире живо понятие чести. И если я стану последним человеком на земле, кто готов отдать собственную жизнь ради принципа, значит я и буду последним хранителем чести и достоинства своей семьи, своей женщины, своего выбора.
Ты лучшее что было в моей жизни. Я никогда никого так не любил и не полюблю во веки. Ты моя истина, моя муза, моя гармония.
Меня ждет война. Моя война. Война за право нашей любви, нашего счастья, нашего будущего.
Я безумно люблю тебя и очень хочу от тебя детей. Ты не представляешь, как я этого хочу. И пусть они будут твоей копией, а не моей.
Я плохой герой твоего романа.
Я не прошу меня ждать. Но прошу тебя – будь счастлива.
Солнце – должно светить, а любовь – греть.
Твой Брайан Ривз»
Перечитав эту записку несколько раз, я окурком поджег её и, удерживая лист за его край, смотрел как горят в огне человеческие принципы, честь и совесть, как испепеляется Брайан Ривз в агонии, что называл любовью.
Я кинул пепел себе под ногу и растоптал. Последний тлеющий уголёк затух и взвыл оранжевой искрой в воздух. Я вновь взял карандаш и написал новое прощальное письмо. Лицо моё стало твердым и безжизненным. Мне хотелось плакать, я бы и заплакал, если бы не проклинал себя, а жалел.
Во мне горела злость. Я тихо зашел в дом и присел на край кровати возле спящей Сальмы. Аккуратненько, я закинул прядь её густых, черных волос ей за ухо.
Моё солнце, моя отрада, моё спасение.
Я положил исписанный лист бумаги на прикроватную тумбочку и тихо вышел в коридор.
Там меня встретил напряженный Пончик, что закрыл грудью входную дверь и твердо стоял на четырех лапах передо мной.
Я опустился на колени и обнял его, сжав кулаком шерсть на загривке:
– Береги её, слышишь? Береги, – сказал я, смотря ему в глаза.
В багажнике машины я взял походный ранец, накинул его на плечо, закрыл машину и пошёл пешком по дороге к транспортному выезду.
Где-то там, стремительно кончалась жизнь брошенного и никому не нужного мальчика Чучо. Где-то там, кончалась свобода Брайана Ривза, которому резали крылья и втаптывали в грязь его счастливое будущее.
Будущее, где были ласковые, игривые дети, песочного цвета лабрадор Пончик, большой, светлый дом, новенький припаркованный автомобиль, бассейн и любимая женщина, за честь которой уходил на войну во спасение мужчина, что был обречен гнетом своей судьбы…
«Прощай моя любовь. Ты знаешь, что меня будет искать полиция. И я попросту сбежал, как последняя тварь, с поджатым хвостом. Это и есть моё истинное лицо.
Подлый трус и лицемер. Лживый предатель, что испугался трудностей и сбежал. Я сам себя ненавижу и сам себя проклинаю. Так прокляни и ты…
Моё время кончилось, как и моя жизнь, пути которой вели в ад. Нам не суждено быть вместе. Ангелы – танцуют своё танго на небесах, а животные вроде меня – горят в чистилищах.
Прости меня за боль, что причинил тебе. Прости за муки и обещания. Я не верен своему слову, как и своему делу и не имею право называться мужчиной.
Я не справился и пал…
Просто вычеркни меня и забудь, как страшный сон или неудачный день. Сбрось оковы и будь счастлива. Ты заслуживаешь лучшего, на пути к свету.
А я всего лишь грязь, что высохла на твоих ногах и наконец-то отвалилась.
Не ищи меня, как не ищут беду. Не жди меня, ибо я пропал навечно.
Я предал любовь и не заслуживаю тебя и твоей доброй памяти»
Гадкая, гнилая иуда, что когда-то звали Брайан Ривз.
Глава третья.
Хамелеон.
Часть первая. Дианка-мандаринка.
Один генерал смотрел в план, а другой в карман.
Один офицер наблюдал, а другой спал.
Один солдат убивал, а другой умирал…
Ранним утром я вновь оказался на границе света и тьмы – двадцать втором районе, хранилище падших душ. Здесь ломаются судьбы, царствует одиночество и гниют характеры. Зоопарк для вырождения человекоподобных.
Первым делом я взломал замок в магазине. Новый владелец использовал его как склад для всякого хлама. Здесь он практически не появлялся, а мне нужно было где-то жить.
После я нашёл старую монтировку и вскрыл деревянную половицу. В завернутом полотенце лежал пистолет Адриана. В нише под потолком я достал патроны и снарядил ими пистолетный магазин.
Сев на стул, я сжал в побелевшем кулаке холодную затворную раму и закрыл глаза. Нужно сосредоточится. В моей голове всё ещё играло вчерашнее танго и я таял под бременем сломанных чувств. Скоро она проснётся. Увидит записку. И, наверное, будет плакать. Я открыл глаза, запрокинул голову и смотрел в потолок мутными глазами.
– Каким же слабым ты стал, – тихо сказал я сам себе. – Сдохнешь в первый же день, мудак бескрылый.
Зарядив пистолет, я привычным движением засунул его за пояс. Теперь я мог застрелится в любой момент самостоятельно, без ожидания расправы посредством пыток, в случае провала. Главное успеть и не медлить. Раз и всё. Без колебаний и суеты. Видишь подозрение – стреляй. Сначала в противника, потом в себя. Или сразу в себя.
Включив электричество в магазине, я достал из рюкзака кипятильник, кружку и кусок яблочного штруделя, что был завернут в бумажную салфетку. Голодным я помирать не собираюсь. Да и штрудель Сальмы должен перевариваться в моем желудке, а не покрываться плесенью.
Она скоро проснётся, скоро… Сладко потянется и рукой будет ощупывать холодную простынь. Потом резко вскочит и позовёт меня. Осмотрится и увидит записку…
Я сжал зубы и проглотил кусок ароматного пирога. Она всегда что-то пекла. Булочки, пироги, запеканки, пирожки, торты – она любила готовить и всегда хранила на кухне разнообразные пряности. Родной, пряный запах. Ведь я ещё сам пахну ей, своей женщиной.
Я понюхал свою футболку. Или нет. Только мокрый, соленый пот. Пахнет гадиной Брайаном. Что ж, быстро выветрился. Вот и поделом.
Я доел пирог и облизал липкие пальцы. Выпил чай и спрятал рюкзак
