Книга Фабрика №22 - Антон Волохов

Танцевальная сказка закончилась, а жизнь продолжалась. Мы съездили домой, переоделись в повседневность, перекусили и решили прогуляться по набережной вдоль озера. Пончик тоже присоединился к нам.

– Я наконец-то разрядилась, – сказала она. – Правда было здорово?

– Мне понравилось, как ни странно. Хотя я тот ещё бегемот.

– Ну не лукавь, ты очень координирован. Тебе осталось только все движения запомнить и можно зажигать танцпол, – смеялась она.

Когда-то вместо озера был песочный карьер. Потом поблизости построили элитный квартал и карьер затопили, превратив его в озеро, что обнесли забором и запустили в него водоплавающих птиц. Среди уток особняком держались лебеди. Часть из них плавали парами. Часть были совсем одиноки. Мне нравилось наблюдать за черным лебедем. Я даже подкармливал его иногда. Вот и сейчас, как-только мы вышли на тропинку, он подплыл ко мне, но был не один. Рядом с ним была белая, хрупкая лебёдушка, что пристроилась под его крыло и нежилась его вниманием.

Мы остановились.

– Какие красивые, – шепнула Сальма.

– Да, – согласился я.

– Как тихо здесь сегодня. Даже людей вокруг нет, – сказала Сальма.

– Прохладно, все по домам сидят, греются, – ответил я.

В этот момент, Пончик дернулся в сторону лебедей и пуская слюну побежал к берегу. Черный лебедь широко расправил крылья, прикрыв ими свою особу и враждебно зашипел. Пончик принялся лаять и скакать вокруг. Я подбежал к своей собаке и нацепил ему поводок. Понч сразу погрустнел, но быстро смирился и поплелся рядом с обиженной мордой.

– Невоспитанный, – произнесла Сальма. – Твоя порода.

– А я-то дурак думал, что он лабрадор.

– Ага, Ривзшнауцер, – сказала Сальма.

– Брайан-терьер, – добавил я.

Мы посмеялись и снова пошли по вытоптанной тропинке.

– Сегодня какой-то особенный день, – вдруг сказала она.

– Почему? – смутился я.

– Не знаю, просто чувствую. Женское сердце не обманешь.

– Это ты сейчас про интуицию или что?

– Нет, я про наши чувства. Посмотри, как хорошо. Всё словно замерло вокруг. Тишина, спокойствие, гармония. Вокруг ни души. Такие моменты запоминаются надолго и становятся коллекцией воспоминаний. Я точно запомню этот день.

– Он ещё не закончился, – буркнул я.

– Да, но как бы там ни было, сегодня свершилось что-то великое. Или свершится.

– Серьезно? – удивился я.

– Конечно. Брайан, я хочу спросить тебя кое о чём важном.

Я напрягся.

– Спрашивай, не медли, – ответил я.

Она остановилась.

– Я не уверена, что ты готов, – произнесла она.

– Тогда я просто промолчу.

– Попробуй только, – ответила она, заискрив глазами.

– Хорошо, спрашивай уже.

Сальма набрала воздуху в грудь и выдохнула:

– Брайан, я хочу детей.

Тогда я и закончился. Что-то щелкнуло во мне и рассеялось. Как будто сердце треснуло пополам. Я смотрел на неё, преисполненную желанием любить, создавать семью, воспитывать детей и быть счастливой рядом со мной и не понимал, за что её испытывает судьба, выставляя перед ней меня.

Меня, человека, что завтра уйдет на войну и вряд ли вернется. Меня, человека, что принес только хаос и раздор в ложе верности и любви. Меня, человека, что вчера бил витрину камнем в надежде не сдохнуть, а сегодня танцует лебединое танго.

Я стал её проклятием. Ложью в абсолютной любви. Темным ангелом в раю. И был вынужден лукавить, проклиная собственную звериную суть:

– И я хочу, – тяжело сглотнув поднявшийся ком в горле, произнес я.

Сальма прижалась ко мне, мы обнялись. Я увидел, как в траве зажегся светлячок. Он перелез через камень и прыгнул на мой ботинок. Я закрыл глаза и прижал Сальму изо всех сил…

– Тише…– услышал я сдавленный шёпот, – Раздавишь.

Я открыл глаза и светлячок исчез. Рядом с моей ногой стоял Пончик и преданно заглядывая мне в глаза, махал хвостом.

– Идём домой, – тихо сказала Сальма, потянув меня за руку. – Я замерзла.

Мы зашли в дом и погасили свет. Пончик остался запертым в коридоре, а в спальне…

Я подошёл к ней и уткнулся носом в её волосы, глубоко и часто дыша. Мне хотелось запомнить их запах навсегда. Я массировал кончиками пальцев её голову и целовал тонкую, нежную шею. Губы Сальмы расслабились и приоткрылись, она стала дышать медленнее и глубже. Я слегка прикоснулся к её губам своими и мягко водил ими из стороны в сторону. Мне хотелось запомнить их форму, их теплоту, их грацию и желанность.

Я слегка поцеловал сначала верхнюю, а потом нижнюю губу. Переместившись чуть ниже чмокнул её подбородок и вновь впился в шею. Сальма закрыла глаза. Я слегка толкнул её на кровать, она мягко приземлилась и улыбнулась. Мы разделись, помогая друг другу. Я лёг на неё сверху и прижал её руки к кровати над головой.

Поводив своим бесстыжим носом около её губ, шеи, плеч, я опустился ниже и целовал её грудь. Руки мои скользили вдоль её тела, поглаживая бедра и талию. Вдоволь нацеловавшись сверху, я перешел вниз, отдав власть ладошкам, что принялись ласкать грудь, пока губы были заняты прекрасным животиком, что судорожно подрагивал от неистового желания.

– Иди ко мне, – прошептала Сальма, плотно сжав мою талию своими бедрами. – Давай, ну же.

И вновь наступило танго. Сначала нежное и плавное. Медленное и все больше проникновенное. В наших головах всё ещё играла музыка страсти. Мои толчки усиливались, как и совместный стон. Давление нарастало вместе с желанием и нарастающим удовольствием. Стон переходил в крик, толчки сливались один в другой, мои движения с каждым разом набирали всё большую амплитуду и порождали огненную бурю между двух любящих тел.

Сальма запрокинула голову и прижалась ко мне изо всех сил, крича от сладкой истомы последнего аккорда. Она держала меня в себе до конца, раздирая мою спину и ягодицы. Мы лежали друг на друге слушая ритмичные сердечные стуки, что так же вошли в резонанс и звучали маршем победы.

Я целовал её.

Долго, протяжно и безотрывно.

Прощай, моя любовь.

Прощай…

Я вышел на улицу и закурил. Стало совсем тихо, холодно и одиноко. Пончик скулил и тёрся мордой об мою ногу. Он тоже чувствовал, что хозяин уходит навсегда.

Я взял карандаш и написал последнее откровение:

«Иногда у мужчины нет выбора. Его нет, когда на кону честь и достоинство. Всё это свято и неприступно, в сердце настоящего мужчины. Я не мог сдаться. Не мог попуститься и предать твою истинную чистоту, что греет и питает меня с первого дня нашей встречи. И теперь я должен уйти…

Я знаю, что ты меня не поймешь