доле.
Затем потянулись бессонные долгие ночи, тягостные, выматывающие, без слёз и сожалений. Странно, но никаких сожалений не было. Алина была уверена в собственной правоте. Первая любовь: влюбилась, поверила, доверилась и доверила себя и своё тело. Хотела стать для Димы второй жизнью, соединить мысли и чувства, дышать с ним одним воздухом. Из всего этого остался лишь общий воздух, всё остальное нужно выкинуть на помойку, включая будущего ребёнка. И почему-то не было ненависти. Алина продолжала любить Диму. Вот такого, маменькиного сынка, несамостоятельного, безответственного. Где их взять, ответственных да самостоятельных? Вывелись мужчины. Вымерли. В новом мире выжил новый подвид мужской особи. К нему ещё долго будут приспосабливаться, а вот куда девать плод несчастной любви? Мучила неизвестность. После аборта будут осложнения. Какие? Алина представляла, как она скажет на работе про беременность. И мотала головой, запутываясь лицом в волосах. Нет. Это невозможно.
После разговора с Ксенией и нескольких бессонных ночей она записалась на аборт. Алину передёргивало от безобразного слова, хотя оно ни в чём не провинилось перед ней. Слово и слово. Есть команда для собак. Апорт. Милое такое словечко. Нужное. Понятное. Крепкое. Эти два слова различаются одной буквой, а по смыслу разные. Одно милое, второе безобразное. И Алина сжималась от страха и неизвестности.
В назначенный день поехала на операцию. Открыла дверь, в суматохе не заметила, как очутилась в палате. Запыхавшаяся женщина в белом халате скороговоркой перечислила требования: раздеться, надеть рубаху, бахилы и перейти в операционную. После — лёд на живот, лежать час, не залёживаться, переодеться и топать домой. Коротко, не очень ясно, зато доходчиво. Алина послушно кивала головой. Быстро переоделась и вышла в коридор.
И тут ей стало не просто страшно, она замерла в ужасе. Хотелось кричать, вопить и кусаться, но Алина сдержалась. Не дыша, пытаясь утихомирить бушующее сердце, она тихонько присела на стул. Вокруг толпились девушки, девчонки, подростки, школьницы. От тринадцати до семнадцати. Маленькие, юные воробышки. И щебечут, щебечут от страха. Алина похолодела. Она ещё не рассталась с юностью. Ей 23 года. Всего 23. Внутри не было взрослости. Там находилась маленькая девочка, но не взрослая женщина. А тут такое!
Алина впервые почувствовала себя древней как мумия. По сравнению с этими созданиями она была великовозрастной дамой. Девчонки покружили вокруг Алины, как птички, сбиваясь в стаю, о чём-то тихо галдели и переговаривались. Все хотели прижаться к ней, закрыться за её спиной, они теребили Алину за рукав широкой рубахи, заглядывали в глаза, о чём-то спрашивали. Алина, как могла, успокаивала заблудших овечек, забыв о собственных переживаниях.
Пропустив малолеток вперёд, она пошла на экзекуцию последней. Всё прошло гладко, как ей показалось. Только в конце что-то потянулось изнутри, словно из неё вытряхивали душу. Видимо, навсегда вытряхнули. Алина подивилась собственной выдержке, похвалила себя за выносливость и с ощущением тянущейся души добрела до палаты. Полежать ей не дали. Пришла медсестра и молча кивнула: мол, вставай, дело есть. Алина покорно побрела следом, а душа ползла позади. Все вместе пришли к доктору. Миловидная женщина брезгливо покачала головой, явно осуждая Алину за безнравственный поступок. Алина внутренне усмехнулась. Чужое презрение не трогало. Она сама себя презирала.
— К сожалению, есть осложнения, — негромко бросила женщина и пошелестела бумажками.
Слегка потрёпанные листы вздрагивали в её руках. Алина молчала.
— Операция прошла благополучно. Без осложнений. Есть одно «но» — у вас больше не будет детей! Никогда.
Как же это? Без осложнений, но детей больше не будет. Сказала, как гвозди забила. Впрочем, в женском голосе беспокойные нотки. Доктор суда боится. Не высшего, божьего, а простого, федерального. И ещё взысканий. Сразу видно — положительная дама во всех отношениях. Алина смотрела на вибрирующие пальцы и молчала. Эта женщина в день делает десятки абортов. Палаческая у неё работа. Грешница она. Великая грешница.
— Это приговор? — спросила Алина.
— К сожалению, да, — сочувственно бросила женщина, — но это не наша вина. Ваш организм так устроен. Не нужно было соглашаться на вакуумный аборт.
— Понятно, — Алина приподнялась со стула, — я пойду?
— Идите! — прозвучало властно и грозно.
Беспокойства в голосе не было. Поняла, что суда не будет. Никакого. Ни высшего, ни федерального. Можно перейти на другой регистр.
«Она же доктор, — подумала Алина, — умеет владеть собой».
В метро Алина ничего не чувствовала. Хотелось спать-спать-спать. Тянущее чувство окрепло. Из Алины будто высосали жизнь, но вскоре она привыкла к новому состоянию и забыла об аборте. Лишь изредка просыпалась от слёз, переворачивала мокрую подушку, чувствуя, что душа стала старше на сто тысяч лет. Беспечная юность закончилась там, в медсанчасти, на операционном столе.
* * *
В дверь робко постучали. Алина вытерла слёзы и крикнула, одновременно выдавливая из горла предательский комок:
— Входите!
На пороге топталась девушка, белёсая, с широким разлапистым носом.
«Не повезло девушке, — подумала Алина, напрягая память, где же она видела этот удивительный нос? — А-а, это магазин “24 часа”».
Девушка по имени Марина, Марина Квятко. Я её вызвала и забыла. А она помнит. Пришла. Волнуется. Как же, ведь она думает, что вызов в правоохранительные органы автоматически сопряжён с неприятностями. А у нас уже другие грабежи. Десятки и сотни преступлений. А этот грабёж зависнет вечным «глухарём».
— Присаживайтесь. Марина, — вежливо предложила Алина, забыв о собственных страданиях.
На реснице одиноко повисла самая клейкая слеза, Алина никак не могла сморгнуть её, но вытирать салфеткой не хотелось, а то Марина поймёт, что полицейские тоже плачут. Слеза подсохнет, подумала Алина и растянула рот в мнимой улыбке: мол, всегда рады видеть вас, свидетели преступлений.
— Здравствуйте, — сказала Марина и замолчала.
«Она тщательно выговаривает каждое слово. Боится что-нибудь ляпнуть», — подумала Алина, подыскивая подходящий вопрос, но в голову ничего не приходило.
— Здравствуйте, Марина, я надеюсь, вы что-нибудь вспомнили, какую-нибудь деталь, которая вас удивила.
Алина успокоилась, войдя в роль. Нашла нужную волну. Сейчас всё пойдёт как по маслу. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Личные печали нужно оставлять на крыльце отдела. На работе принято думать только о работе. Степаныча бы сюда. Он бы мигом расшевелил эту заторможенную Марину Квятко.
— Да нет, всё уже рассказала вам, две сумки…
Не говорит, а почти шепчет. Запинается. Слова комкает.
— Два пистолета, — весело подхватила Алина, — а я ведь не об этом спрашиваю. А вдруг голос показался знакомым? Может, вы где-то раньше видели этих парней? Они пришли к вам случайно или по наводке? Есть какие-то мысли?
Услышав вопросы, Марина чрезвычайно перепугалась,
