колоннами, резными капителями и лепными медальонами. К передней двери вела дорожка, выложенная плиткой и кое-где поросшая травой, но Погодин предпочел пойти по газону. Женя решила следовать за ним, чтобы не нагнетать обстановку. Чувствовала, что Андрей сильно нервничает. Она тоже по дороге вся извелась, но ей, впрочем, не привыкать. Ее умиротворение давно потеряно.
– Виктор Олегович… – напомнила себе вслух. – Еще кто-то есть, кого я должна знать?
– Тебе не надо никого знать. Тебе и говорить ничего не надо. Просто молчи. Сейчас папуля приставит к тебе какого-нибудь бывшего «фээсбэшника» или «грушника», или «фсошника», или «фээскашника», обложит со всех сторон адвокатами и все будет ок. Ты, конечно, и пописать без их разрешения не сможешь сходить, но зато из передряги выпутаешься.
Они вошли в дом, Женя пробежала взглядом по светлым стенам, охнула, задержавшись на серо-бежевом панно из оникса, но осмотреться как следует ей не дали. Крепко ухватив за руку, Андрей провел ее дальше, в столовую, видневшуюся сквозь высокие трехметровые двери. Помещение было оформлено с легким китайским акцентом. На это намекали шелковые обои с изображением цветов и птиц, а также геометрический орнамент обивки стульев.
Похоже, папа ни капельки не удивился их приходу. Он отложил газету, поднялся из-за стола и шагнул навстречу.
– А ты решил, что ты умнее всех. Или хитрее? – посмотрел на сына.
Женьке тут же захотелось провалиться сквозь землю. Она замерла, не зная, что говорить и что делать.
– Не совсем так. Мы уже давно вместе. Свадьба – вопрос времени. Так почему не сейчас?
Погодина молила Бога, чтобы Рысь ни о чем ее не спрашивал. Она никогда не сможет соврать, глядя ему в глаза.
– Правда? – но Виктор Олегович обратил свое внимание на Федора.
– Так точно, – кивнул он. – Там все серьезно.
– Тогда ладно, – смягчился Рысь. – Что-то вы припозднились, а я надеялся, что к ужину успеете.
– Мы не голодны, – сухо ответил Андрей.
– А барышня? – Виктор Олегович освободил ее руку из хватки сына и легонько сжал в своих руках. Они были сухими и теплыми, слегка шершавыми. Женьке стало чуть-чуть неудобно, потому что ее ладошка от волнения вспотела.
– Я… выпила бы чаю, – еле вымолвила она, смутившись.
– Вот и прекрасно, – улыбнулся Рысь и подвел ее к стулу.
Виктор Олегович был в годах, но назвать его стариком язык не поворачивался. Живой и проницательный взгляд гипнотизировал, в руках чувствовалась сила, а в голосе характерная властность.
Через минуту перед ней появилась чашка с ароматным чаем и миндальное печенье. Не успела Женька сделать и глоток, в столовую вошел высокий, широкоплечий (и черт побери, красивый!) мужчина:
– Виктор Олегович, вы должны на это взглянуть. – Он принес какие-то документы и положил их на стол.
Федор при виде него весь как-то подтянулся. Видимо, они хорошо знакомы.
– Марк, не уходи, ты мне как раз нужен. – Виктор Олегович вытащил из футляра очки, нацепил их на переносицу, бегло глянул на бумаги, потом посмотрел на Женю: – Ты можешь начинать исповедоваться, – потом на Андрея: – а ты со мной. Пойдем-ка, прогуляемся, поговорим.
Погодин нехотя поднялся, Федя бросился открыть двери в сад, чуть не перевернув стоящий около него стул.
– Федя! – окликнул его Рысь. – Что ты несешься, как лось по посадке! Осторожнее надо, осторожнее…
Женька подняла взгляд на Марка, но быстро опустила его, снова почувствовав нервный озноб по спине. Фаянс внутри чашки отливал перламутром, золотисто-коричневая жидкость чуть подрагивала, потому что руки у нее дрожали.
– Рассказывай, – подтолкнул он.
– Что рассказывать?
– Если есть что дополнить. Помимо сказанного мне Федей.
Женя пожала плечами. Ничего толкового она так и не вспомнила, наоборот, в душе царила еще большая сумятица, чем вчера.
– Как мне к вам обращаться?
– Зовут меня Каверин Марк Анатольевич. Обращаться можешь так, как тебе удобно.
– Спасибо. Тогда можно по имени?
– Можно.
Пока Марк наливал себе чай, Женька набралась смелости его рассмотреть. Будто невзначай остановилась на его руках, ужаснулась неровному шраму, рвущему упругую кожу предплечья, оценила четко определявшиеся под тонким пуловером мышцы и глянула в лицо, тут же натолкнувшись на темный взгляд. В нем не было ни осуждения, сочувствия, ни жалости, никаких посторонних читаемых эмоций, а только спокойное ожидание. Стало неловко, жутко, даже немного страшно, она и сама не могла объяснить почему этот незнакомец вызвал в ней такие чувства. Между ними был стол, но хотелось отодвинуться от этого мужчины подальше. Может быть, потому что он показался ей довольно привлекательным? Она всегда боялась красивых мужчин. Они слишком самоуверенны, ненадежны, непредсказуемы. Вот как Андрюша. Он слишком хорош, чтобы принадлежать ей одной. Если бы не обстоятельства, которые свели их вместе, у нее бы не было ни единого шанса быть с ним. А теперь еще выяснилось, что он богат, как Крёз…
– Я не хотела его убивать, я просто защищалась…
– Одним жуликом на земле стало меньше. Бывают случаи и пострашнее, – ледяным спокойствием, с которым Каверин это произнес, можно было морозить воду.
– Что может быть страшнее?
– Полно всего. Всякое бывает.
– Как мне теперь с этим жить? – Она правда хотела рассказать все связно, но вместо этого начала плакать.
– Так же, как жила до этого.
– Убивать – это же большой грех.
– По грехам лучше к духовнику – не ко мне.
– Мы ведь не женаты по-настоящему. Это все фикция, мы не любим друг друга. Господи, даже не знаю, зачем я все это говорю… – Несколько раз глубоко вздохнув, Женя попыталась успокоиться.
Остальное время они сидели молча. Женя выплакалась, наконец допила свой чай, а Марк просто ждал, пока Рысь вернется из сада.
– Поговорили? – спросил Виктор Олегович, входя в столовую. – Узнал что-нибудь еще?
Марк слегка усмехнулся:
– Узнал. Полторы мысли и те про любовь.
– Папуля, скажи-ка своему холопу, пусть будет поаккуратнее в выражениях, – вмешался Андрей в их разговор.
В комнате наступила гнетущая тишина. В глазах Каверина мелькнуло что-то такое, отчего у Погодиной по позвоночнику пробежал холодок, но Марк ничего не ответил.
– Андрей, прекрати. Все хорошо, – тихо сказала она, но тот не унимался:
– Проблемы?
– У меня? Никаких.
Рысю не понравился выпад сына, но он тоже ничего не сказал, а лишь отозвал Марка в
