– Ты видел не всех наших пехлеванов, – отвечал Достон-Палван. – В Туркестане есть еще сильные борцы. Если ты останешься, ты сможешь с ними сразиться. Прошу тебя, будь моим гостем на это время.
– Спасибо, не хочью, – отвечал британец. – Я сам найду, где мне жить.
С этими словами он вскочил в седло, следом за ним – Ганцзалин, и они поехали к аулу – его домики, словно соты, лепились у подножья горы.
Достон-Палван проводил пришельцев прищуренным взглядом.
– Подлинный мастер не может быть таким напыщенным и глупым, как этот Митчелл, – сказал он. – Тут что-то не то. Мне кажется, он выдает себя не за того, кем на самом деле является. Но зачем?
Этот же вопрос мучил и Ганцзалина.
– Напрасно вы так себя ведете, – сказал он хозяину, когда они отъехали подальше от раздраженных и обиженных пехлеванов. – Здешние люди горды и чувствительны, за подобные речи они могут просто застрелить вас.
– Могут, – согласился Загорский. – Но сначала они попробуют меня победить в честном бою. И вот тут-то мы не должны оплошать.
Чтобы не оплошать, оставшиеся до турнира дни Загорский решил посвятить тренировкам. Хотя внешне он побеждал противников с легкостью, на самом деле не все победы дались ему так просто – сказывалась некоторая растренированность. И если технически он намного превосходил любого своего противника, то сила его и выносливость за последнее время потерпели некоторый урон.
– Потерпели, – согласился Ганцзалин. – И не только ваши, но и мои тоже. А разве иначе могла бы справиться с нами женщина?
– Женщин часто недооценивают, – отвечал Нестор Васильевич. – Они ловки, быстры, у них мгновенная реакция. И хотя физически они слабее, но хорошо тренированная женщина может быть опасна для любого мужчины. В чем мы с тобой убедились на своей собственной шкуре…
Для тренировок они выбрали укромную рощицу подальше в горах. Это была ровная площадка на выступе скалы, которая обрывалась прямо в пропасть.
– Отлично, – сказал Ганцзалин, измеряя глазом разверзшуюся внизу бездну. – Побежденный валится в пропасть и освобождает партнера от необходимости заботиться о его дальнейшей судьбе.
– Ничего, – отвечал Нестор Васильевич, знавший за Ганцзалином некоторый страх высоты, – тебе это пойдет на пользу. Упадешь пару раз на камни и не будешь так бояться.
Ганцзалин на это отвечал, что он как-то уже падал с аэроплана, но храбрее от этого не стал, а в дождливые дни нога все еще побаливает. С чего начнем тренировку? Как обычно, отвечал Загорский, с разминки, растяжки и столбового стояния.
Ганцзалин поморщился – стар он уже столбом стоять, он бы лучше колоколом посидел[30].
– Дойдем и до колокола, – отвечал Загорский, – не ленись.
Увы, тренировки в ушу устроены так, что нельзя пропустить ни одной части, даже подготовительной. Пропустишь разминку – получишь травму, пропустишь растяжку – получишь травму, пропустишь столбовое стояние – не будет сил на тренировку. Как ни странно, именно столбовое стояние дает адептам ушу ту самую внутреннюю силу, которой они так славятся. И как раз внутренняя сила позволяет даже некрупному человеку одолевать куда более могучего соперника. Внутренняя сила связана с той самой пустотой, о которой говорил Достон-Палван, но ей не исчерпывается.
Постояв столбом окало часа, они несколько раз выполнили комплекс формальных упражнений и взялись за «толкающие руки», или туйшóу.
– Одно китайское туйшоу стоит всех приемов местного курэша, – пренебрежительно заметил Ганцзалин.
Загорский, однако, не согласился.
– Мы тут далеко не все видели, – отвечал он. – Уверен, что и в курэше имеются эффективные методы. Кроме того, почти в каждой борьбе есть список запрещенных или грязных приемов. И тут уже не сила играет ведущую роль, а нечто иное.
Ганцзалин кивнул. Его, однако, занимала другая проблема: появится ли на горизонте Кадыр-Палван? Нестор Васильевич в этом не сомневался. Он ведь не просто отдубасил местных пехлеванов, он выразил сомнение в том, что здесь вообще умеют бороться. А это, хочешь не хочешь, такой удар по национальному самолюбию, который стерпеть почти невозможно. Слух об иностранном борце уже разошелся здесь очень широко, и Кадыр-Палван обязательно явится – хотя бы посмотреть на наглого англичанина, а, может даже, как говорят китайцы, скрестить с ним руки.
– Он явится, – сказал Загорский, – непременно явится. Если, конечно, не ушел на юг. Но если он ушел в сторону таджиков, его там догонит Джамиля и пришлет вестника. Так или иначе, ждать осталось недолго.
Глава десятая. Собакам – собачья смерть
Конь Джамиле попался легконогий, выносливый, так что скакали они почти непрерывно, переходя с галопа на рысь, а с рыси – на шаг и обратно. Ехала даже ночью, тем более, что ночью горные дороги заливала прохлада, и конь не запаливался. Лишь время от времени Джамиля делала небольшие остановки – напоить-накормить скакуна и перекусить самой. В передышках больше нуждался конь, самой Джамиле хватало часовой медитации, которой в Индии ее научили тамошние учителя – и она снова чувствовала себя свежей и отдохнувшей.
Неудивительно, что продвигалась она быстро, и вскоре на ее пути стали обнаруживаться следы басмачей. Никто из местных жителей, правда, не знал, чья именно эта банда, разнились и подсчеты – то ли двадцать, то ли тридцать человек. И хотя в банде Кадыр-Палвана должно было быть около десятка разбойников, такое расхождение в цифрах Джамилю не смущало. Она полагала, что часть отряда могла ждать своего вождя отдельно и теперь присоединилась к нему. Однако нужно было все-таки догнать их и убедиться, что это действительно похитители Корана Усмана, а не какая-то другая банда. И вести себя теперь следовало в два раза осторожнее, чтобы не попасть случайно в лапы басмачей.
Вскоре стало ясно, что гналась Джамиля за бандой, а догнала беду. Как-то, подъезжая к небольшому кишлаку, она увидела стоявшую на отшибе бедную хижину и лежавшую возле нее прямо на земле старуху. Джамиля приблизилась к дому, спешилась, наклонилась над старухой – глаза у той были закрыты. Она взяла старую женщину за иссохшую кисть, стала слушать пульс. Пульс, хоть и слабый, но ровный, прощупывался неплохо, старуха была жива.
Джамиля легко подняла ее на руки, понесла в дом. Дверь в доме кто-то вышиб, внутри царил беспорядок, всюду валялись растерзанные обрывки ткани.
Джамиля осторожно уложила старуху на лежанку, сама пошла во двор за водой. На заднем дворе обнаружила лежащего на боку мертвого окровавленного старика – кто-то со всего маху рубанул ему шашкой по голове. Старик, видно, был крепкий, кисти его были сжаты, как будто и за смертным порогом пытался он схватить неведомого врага.
Набрав воды в большой глиняный кумган, она вернулась в дом. Осмотрела старуху – та была цела, сознание, судя по всему, потеряла от страха. Джамиля привела старуху в чувство, напоила. Стала расспрашивать, но старуха словно языка лишилась – смотрела на нее со страхом и ничего не говорила. Но Джамиля не оставляла попыток.
