«работа с Киевом», чему способствует возобновившаяся торговля. На эту «работу» нужны тоже немалые средства – шел активный подкуп ключевых фигур. В нужный момент все эти «капиталовложения» должны были «сработать». И в самом деле сработают! В 980 году Ярополк столкнется и с саботажем, и с предательством. И погибнет, преданный ближними людьми и своим главным воеводой.
Но за три года до своей гибели картина виделась Ярополку самой умиротворенной. Правда, есть указание на некий драматический эпизод не в «Повести временных лет» (ее автор обходит молчанием 978-й год), а в «Никоновской летописи». Сказано кратко: «Победил Ярополк печенегов и возложил на них дань». На следующий же год князь печенежский Илдея «бил челом князю Ярополку» и просился к нему на службу. Война со степняками – дело долгое, затратное и многотрудное. Даже такие великие государи, не в пример Ярополку наделенные многими талантами и силой воли, как Ярослав Мудрый и Владимир Мономах, тратили на такие противостояния не годы, а десятилетия. А Ярополк сподобился, видимо, как Юлий Цезарь, «придти, увидеть и победить»? Сомнительно. Очевидно, произошла какая-то склока внутри печенежских племен, так как не во всех были ханы, желавшие подчиниться Византии или Руси. Они же сами и разобрались со степными «романтиками», Ярополк же мог формально выступить на стороне своих союзников. Самое большее – выдвинуться с дружиной к степи. Итог – Илдея признает себя данником киевского князя.
Ничто не предвещало случившегося всего несколькими месяцами катастрофического для него конца. Вот, и из Константинополя в Киев прибыли послы с предложением о перезаключении договора «о мире и дружбе». Вот и из Рима навестили великого киевского князя гости от главы Римской церкви папы Бенедикта VII. Он происходил из могущественного рода графов Тускалло-Фроскатти и хотя поддерживал реформы клюнийских монахов, был сторонником т. наз. «проимператорской партии». Это означает, что римские послы вели переговоры не только по религиозным вопросам, но и политическим – о контактах со Священной Римской империей. Разговор мог идти о союзе с юным императором Оттоном II, что вступил на престол (такова уж ирония судьбы) в тот же год, что Святослав погиб на Днепровских порогах и Ярополк смог считать себя пусть и формальным, но главой Руси. Ярополку должно было льстить такое внимание – он оказался в центре большой политической «игры». В Киеве столкнулись интересы сразу двух конкурирующих империй: Византийской и Римско-Германской! Лично для Ярополка это сказалось роковым образом. Ему нужно было не обольщаться прелестями международной политики, а заниматься проблемами внутреннего обустройства собственной страны, сшитой все еще «на живую нитку», где великий князь имеет смутное представление о происходящем на далеких окраинах и не имеет там необходимой силы, чтобы власть Киева там была реальной.
Глава 7. В земле грозных данов
В какой мере Владимир Святославич был самостоятелен на время усобицы Святославичей? Он был уже в том возрасте, когда самостоятельным уже быть можно, поскольку характер, дарования и сфера интересов к двадцати годам определяются вполне. Как и Ярополку, ему не хватало знаний, опыта и, соответственно, реального (а не формального) авторитета. Знаниями и опытом обладал его дядя Добрыня, отношения с которым имели совершенно иное качество, нежели отношения Ярополка и Свенельда. Главное и принципиальное отличие заключалось в том, что Ярополку в своей жизни следовало опасаться Свенельда, жизнь князя и воеводы могли выстраиваться совершенно самостоятельно друг от друга, более того, с развитием событий на весьма коротком промежутке времени им уже следовало опасаться друг друга, но Владимир и Добрыня не дали даже повода усомниться в том, что воспринимают свои личные судьбы неразрывными одна от другой. В той же мере, в какой Владимир на тот период был зависим от Добрыни, и дядя зависел от своего племянника. Можно сказать, что вся жизнь Добрыни заключалась в спасении и возвышении своего племянника. Другое дело, насколько оба они были свободны от объективных обстоятельств, т. е. от драматургии борьбы за власть на Руси и, конкретно, насколько свободны они были от воли Новгорода?
Нет сомнения, что, закрепив Владимира князем в Новгороде в 970 году, Добрыня спас своего племянника. Дело не в том, что он вывез его из Киева, где его, «робичича», ожидала, скорее всего, гибель. Владимир уже давно находился в Новгороде. Это обстоятельство позволило Владимиру и остаться в живых, и, «пройдя смотрины» перед новгородцами (в свою очередь приглядеться к самим новгородцам) и пообвыкнув в непредсказуемом Новгороде, стать там «своим» (во всяком случае, сами новгородцы так считали), что, собственно, и позволило им заявить князю Святославу о своем желании именно его иметь у себя князем. Мог ли, кстати, Святослав тогда, в 970-м году, отказать Новгороду? Теоретически – конечно. Практически – вряд ли. Новгородцы просили себе князем (в дальнейшей истории такое хоть и редко, но будет иметь место) всегда того, к кому уже присмотрелись и даже «воспитали». Учитывая удаленность Новгорода и его взрывоопасность, перечить ему было небезопасно. Святослав, конечно, мог, учитывая его характер, и воспротивиться, но тогда, скорее всего, ему пришлось бы вместо желанных берегов теплого Дуная отправиться на неопределенное время к берегам холодного Волхова. И это при том, что судьба Руси ему была глубоко безразлична. Во-первых, Святослав не желал отвлекаться от главной цели своей жизни, которая лежала на черноморских берегах. Во-вторых, для Святослава вопрос о том, кто будет князем на далеком севере (он ведь был вполне сведущим в делах управления и понимал, сколь ограничены полномочия новгородского князя) являлся все же второстепенным, как, впрочем, думается, вообще им довольно формально расставлялись сыновья по уделам. Назначив по ходатайству новгородских послов Владимира князем в Новгороде, Святослав официально признавал сына Малуши своим сыном и определил его равноправное место в клане Рюриковичей.
Новгороду, месту для жизни и тем более для пребывания в нем князя опасному, Владимир был, без преувеличения, обязан жизнью. Новгород дал защиту. Он же дал и легитимацию. Но новгородцы не знают альтруизма – оказывая услуги, они считают, что тем самым они «покупают» принявшего эти «услуги». Владимир и Добрыня не стали исключением. Тот Владимир, что утверждался в 980-х годах в Киеве хозяином всей Руси, известен нам (здесь можно судить даже не по текстам, а по действиям) как правитель властный, в высшей степени амбициозный, лишенный сентиментальности, скорый на расправу, умеющий ставить долгосрочные задачи и добивающийся их исполнения. Несомненно, таким он стал благодаря годам, проведенным на берегах сурового Волхова. Но вряд ли таковым он был с самого начала. Он, долгие годы находившийся в «загоне»,
