на женщине имеет отношение к темпоральным проблемам, она фокусируется на связанных со временем политиках в скандинавских социальных государствах, и хотя они не являются однородными и имеют смешанное влияние, но сходятся в одном: все граждане нуждаются во времени для своих обязанностей по уходу. Третий подраздел связывает это с женским политическим представительством, установив, что женщины-политики имеют хороший опыт содействия «дружественной к женщинам» политике занятости. В четвертом подразделе исследуются смешанные последствия глобализации для феминистской политики времени, выявляется потенциал для соединения локального, государственного и международного в глобальной политике: «схожести в различии». Сводя эти вопросы воедино, в выводах главы вновь подтверждается необходимость признавать конкретно исторические идеологические, политические и социально-экономические контексты, которые могут способствовать или ограничивать развитие феминистской политики времени; они также определяют индивидуалистическую либеральную культуру США как особенно враждебную к феминистским требованиям.
Феминистские перспективы социальных государств
Феминистки уже давно обсуждают: неизбежно ли государство, созданное мужчинами враждебно к их целям, или же оно может использоваться ими для их достижения (см. обзор этой проблемы: Bryson, 1999b). Современные феминистские теории стараются преодолеть такие дихотомии мышления, рассматривая политические институты в терминах процесса, фрагментации и дискурса, а не как стабильные и монолитные образования. По-разному сформулированные как «феминистская сравнительная политика» (Mazur, 2004; Mottier, 2004), «сравнительный дискурс анализ» (Kantola, 2004, 2006) и «гендерный или феминистский институционализм» — эти работы подчеркивают переменный, динамический, зависимый от контекста и фрагментированный характер природы власти и политических процессов. Они ведут нас к тому, что не абстрактный анализ «государства» должен преобладать, и должен быть поставлен акцент на сравнительном анализе и исследовании конкретных государств. Также мы можем ожидать, что найдем текучесть и изменчивость как внутри структур, так и между ними, и они будут, более или менее, открытыми к феминистскому вмешательству. С этой точки зрения, «государство — больше не просто хорошее или плохое для женщин, но более гибкий и изменчивый конструкт, и женщины могут больше не действовать вместе с политическими акторами, но быть ими» (Mistra and Akins, 1998, p. 277), хотя социальная политика «действительно имеет неоднозначные последствия для женщин. Она не может быть понятой одномерно, как инструмент угнетения или освобождения» (Pascall, 1986, p. 26; хороший обзор и обсуждение последних феминистских теорий государства, см. также: Pringle and Watson, 1992; Waylen and Randall, 1998; Charles, 2000).
Подчеркивая политическое значение дискурса, последние феминистские исследования делают акцент на феминистских перспективах государств и их политической практике: так, Йоханна Кантола (Johanna Kantola) (2006) убедительно связала различные подходы к уходу за детьми и домашнему насилию в Финляндии и Великобритании с различным отношением к государству (финские феминистки считают, что государство может быть использовано для поощрения равенства полов, тогда как феминистки из Великобритании относятся к нему больше с подозрением). На практике, так как власть шаблонна, но и противоречива, тем, кто хочет изменить созданные мужчинами институты, часто это очень сложно сделать, не играя по мужским правилам, которые они стремятся оспорить. Хотя очевидно, что успешные феминистские политические инициативы будут имплементированы в контекст общих патриархальных структур. Аналогично, хотя феминистские требования могут быть преданы, когда они сохраняют интересы накопления капитала, несомненно, они могут достичь своих целей, если выступят против этой системы. Тем более, как уже говорилось ранее, патриархат и капитализм сами по себе текучи и изменчивы, между ними также есть противоречия и они сами противоречивы, тем самым открывая возможность для феминистского вмешательства. В частности, мужской интерес иметь финансово зависимую от него жену, которая бы была домохозяйкой, часто вступает в противоречие с потребностью капитализма привлечь женщин на рынок труда. Сложную, противоречивую природу политических процессов и их следствий иллюстрируют социальные реформы, проведенные во многих западных странах во второй половине XX века. Некоторые критики интерпретировали эти реформы негативно: как выгодный и политически удобный способ воспроизводства рабочей силы, искусно замаскировавший прямую и/или непрямую эксплуатацию мужского и женского труда, создавая гендерную, двухуровневую систему социального обеспечения, которая принимает и усиливает «нормальность» женской зависимости от мужей-кормильцев. Эти реформы можно рассматривать как радикальную победу феминисток и рабочего класса, значительно улучшившую жизнь многих (see Wilson, 1977; Nelson, 1990; Connell, 1995; Mink, 1998; Brenner, 2000; Charles, 2000).
С точки зрения политики занятости, хотя шансы феминисток добиться успеха зависят от многих факторов, включая существующие политические идеологии и практики, государствам проще создать и принять законы о гибком графике на рабочем месте в периоды, когда экономика требует женской занятости как на оплачиваемой работе, так и дома. Аналогично, отдельные компании могут самостоятельно создавать «дружественные к женщинам» условия работы, если они считают, что это ведет к сохранению ценных работников и, следовательно, повышает прибыль. Хотя феминисткам, скорее всего, придется бороться за защиту таких условий, если экономическая, политическая и идеологическая конъюнктуры изменятся, опыт стран Скандинавии, который будет обсуждаться ниже, показывает, что этого возможно достичь, если женщины широко представлены в государственных органах, а феминистские ценности широко распространены и поддержаны сильным рабочим движением. Но имеющего далеко идущие последствия дальнейшего признания экономического значения женской традиционной работы, вероятно, будет очень трудно достичь, а мужчины вряд ли откажутся от своего привилегированного освобождения от домашней работы. Как мы будем обсуждать в дальнейшем, глубокие изменения представлений, что не все сферы жизни нужно рассматривать через призму экономической эффективности и что качественные услуги по уходу, в частности, включают в себя зависимость от темпоральных ритмов, вероятно, столкнутся с еще более жесткой оппозицией, так как они представляют собой фундаментальный вызов темпоральной культуре капитализма самой по себе.
Осведомленность о потенциально враждебной природе государственных процессов не исключает сотрудничества с этими процессами, но может предупредить феминисток и помочь им в разработке стратегий, основанных на реалистической оценке политических возможностей. Это также значит, что если феминистки хотят работать в государственных структурах без ущерба для своих радикальных целей, они, похоже, нуждаются в поддержке и поощрении широкого женского движения через развитие точек доступа и влияния внутри государственных органов независимых феминистских групп на местном, государственном и международном уровнях. Другими словами, как пишет Ширин Рай (Shirin Rai), феминистки должны работать «за и против» государства, рассматривая его как «противоречивую и неоднозначную территорию для женщин, которая требует взаимодействия с теми, кто работает в его границах, и с теми, кто находится за его пределами» (Shirin Rai, 2003 a, pp. 18, 19).
Социальное государство и (вос)создание гендера
Позитивный взгляд на потенциальное влияние государственной политики усиливается современными теориями государства, построенными на идее (мы обсуждали ее в четвертой главе), что гендер создается и воссоздается, а не
