прыщами за неудачный выбор Пети и на всякий случай материт мужика-буженину за открытое окно.
В вагон по очереди заходят: бесполое существо с длинными, грязными волосами и баяном, необъятная женщина в желтом пуховике с торчащими во все стороны, выбившимися из него перьями и мужик в поповской рясе.
Желтый пуховик вырывается вперед и под аккомпанемент бесполого, которое начало выдавливать из баяна «Вальс-Бостон», начинает орать на весь вагон:
– Мороженое ленинградское, рожок, лакомка, чипсы, пиво, сухарики, шоколад россия шедрая душа, семечки, календарь на четырнадцатый год, журнал лиза.
– На коооовре из желтыыых листьев, в платьицеее простом, – закативши глаза к потолку, разрывая пополам баян, надрывается бесполое.
– Пооооодайййте на храм, – заорал мужик в рясе, – свечи, календарь всех православных праздников, иконы для автомобилей, подааайте на храм.
– И сооо всех окрестных крыш слетались птицы, – не унимается бесполое с баяном.
Мужик-буженина купил у желтого пуховика пиво и сухарики, мамаша взяла отпрыску-сфере мороженое, девушка-прыщ остановила бесполое и начала рыскать в сумочке в поисках мелочи. Рыскала так долго, что я почти полюбил Розенбаума.
– Готовим билеты, проездные. – В вагон зашли контролеры. Мужик в рясе с грациозностью гепарда ломанулся в конец вагона, перекрестился и выскочил в уже почти закрывшиеся двери. Желтый пуховик сел на свободное место и приготовил билет.
– Аааа когдааа затихли звуки в сумраке ночном, – заорало в лицо контролеру бесполое, и контролер, зажмурившись, прошел мимо.
– Как часто вижу я сон, мой удивительный сон, – пропел я под нос и вышел в тамбур.
– В коооотором осень нам танцует ваааальс бооостон, – взорвался баяном бесполый в следующем вагоне уже тронувшейся электрички.
Глава 83
Нелли покупала билет в автомате. Я стоял в стороне и смотрел на нее. «Красивая сучка», – думал я.
В электричке мы ехали молча. Она копалась в телефоне. Я смотрел в окно. Там все было по-прежнему. Деревья. Ебаные деревья.
Когда приехали ко мне домой, Нелли достала из лифчика два твердых куска гашиша и пакетик скоростей. Мне стало понятно, что приехала она ко мне явно не на один день.
Конечно, сначала мы курили. Конечно, потом мы еблись. Потом в ход пошли скорости.
– О чем ты мечтаешь? – спросила Нелли, когда было уже за полночь.
Я лежал на диване. В телевизоре орал какой-то музыкальный канал. Помню, там пели про любовь.
– Кажется, уже говорил тебе когда-то. Я писателем хочу стать. Или Буддой.
– Буддой? Им можно стать? Он вроде в единственном экземпляре был.
– Заблуждение, – ответил я. – «Будда» с санскрита переводится как «пробужденный». Достигаешь просветления – становишься Буддой. А так он во мне дремлет. И в тебе.
Я потрогал Нелли за грудь.
– Тогда ладно, – согласилась Нелли и добавила: – Я хочу тебя нарисовать.
Она достала из сумки альбом для рисования и цветные карандаши.
– Ты всегда это с собой носишь? – спросил я.
– Почти, – ответила Нелли.
Она рисовала, как я лежу на диване. Я много говорил. Вообще не останавливался. Нелли только слушала, изредка вставляя какую-нибудь фразу в мой монолог. Я рассказывал ей про Андрея Ниподатенко и про то, что любовь – это когда кончится война. Рассказывал про квартиру в Лаврушинском переулке и про рыбу Эммануила. Она улыбалась и рисовала. Мне казалось, что я никогда не видел ничего прекраснее, чем Нелли, рисующая меня. Так кончилась ночь.
Утром начался отходняк от спидов и сопутствующая ему депрессия. Мы просыпались, чтобы покурить гашиш. Трахались. Снова спали. На столе лежал рисунок меня. Я считал, что непохоже. Нелли тоже так считала.
Глава 84
В декабре я сказал Нелли:
– Будешь моей?
– Совсем твоей? – спросила она.
– Совсем, – ответил я.
– Буду.
– Я люблю тебя, – сказал я.
– И я тебя люблю, – сказала Нелли.
Я прислушался к себе. Во мне было спокойно. Так спокойно, что стало страшно оттого, что может опять прийти время, когда это спокойствие исчезнет.
Мы лежали на кровати. За окном шел снег. Скоро Новый год. Мне казалось, что все последующие годы будут вот такими, как текущий момент. Я буду каждый новый месяц прислушиваться к себе, а во мне будет покой. И она будет лежать рядом. И будет страшно, что этот покой исчезнет. А он не исчезнет никогда.
Среди ночи я проснулся. Открыл в телефоне заметки и написал: «Любовь – это когда страшно».
Глава 85
Она приезжала ко мне в Подмосковье три года. По три раза в неделю. И мир остановился на это время. Нелли часто рисовала меня, а я писал о ней рассказы. Я попросил ее нарисовать на стене. Огромное оранжевое дерево с тибетскими флажками на нем и синюю статую Будды под ним. Она рисовала ее несколько месяцев.
С тех пор Будда смотрел со стены куда-то мимо меня, а я чувствовал, будто виноват перед ним. Не читаю «Чудеса естественного ума», не пишу свою книгу, я весь в Нелли, и ничего не существует кроме нее.
В апреле две тысячи семнадцатого меня нашел Таланин. Я был уверен, что он не станет жить в Оренбурге и замутит очередную аферу в Москве. Таланин так и сделал. Только это была не афера.
Он познакомился в сети с барышней, влюбился. Кажется, это был первый раз, когда он по-настоящему влюбился. Вместе с ней уехал в Непал и прожил в монастыре два года. Как и его брат Валера, выучил тибетский язык и вернулся в Москву с монахом.
Теперь у Таланина все было хорошо. Монах давал в Москве тибетскую медицину, Таланин переводил. Никогда бы не подумал, что на этом можно грести деньги лопатой.
Таланин нашел меня в фейсбуке. Написал сообщение, и мы решили встретиться.
Я ехал к нему в такси. По радио в машине сказали: «На синей ветке метро Санкт-Петербурга произошел взрыв. Погибли 14 человек, 62 пассажира получили ранения. В городе объявлен трехдневный траур».
Я попросил водителя остановить возле магазина. Купил бутылку пива и вернулся в машину.
– Помянем, – сказал я водителю.
– Кого? – спросил он.
– Всех, – ответил я.
Глава 86
Таланин жил в центре. На Третьяковке, дом сразу за церковью. Отсюда до Дома писателей в Лаврушинском переулке было минут пять пешком.
Он встретил меня пьяный. Мне показалось, что он какой-то одновременно счастливый и несчастный.
Мы крепко обнялись и сразу начали пить. Пили много и долго. Таланин вспоминал наши приключения времен, когда мы жили на Арбате. Я дополнял их деталями, которые он забыл.
Мой друг внешне совсем не изменился. Но внутри это
