Выбраться из заскорузлых костюмов – вот это было настоящее наслаждение. Когда я надел альбу, мне показалось, что я окутан цветочным лепестком.
Я покружился:
– Отлично! Просторно, удобно и в то же время тепло. Бен только фыркнул. А мог бы и проявить немного благодарности, от него бы не убыло.
* * *
После того как мы прикончили остатки «Фреддо Квака» и облатки для причастия (на вкус они были как летающие тарелки… или просто как тарелки), Чарли понадобилось воспользоваться удобствами. Это я деликатно пытаюсь объяснить, что он пошел по-большому. А мы с Беном выскочили на улицу попи́сать, что, между прочим, не так просто, когда на тебе облачение хориста. Звездное небо выглядело еще великолепнее, чем в Барри. Я показал Бену Млечный Путь – его видно, только когда очень темно. В больших городах слишком яркое освещение, зато на церковном дворе в Южном Уэльсе красота звезд просто завораживала.
– Ты знал, что два миллиона лет назад первобытные люди могли наблюдать свет от сверхмассивной черной дыры в Млечном Пути? – спросил я.
– Что такое черная дыра? – спросил Бен.
– Это то, что остается после взрыва большой звезды. Она как бы сжимается и начинает втягивать в себя все с убийственной силой.
Я это знал, потому что, когда мне исполнилось десять, папа подарил мне на день рождения книгу «Ночное небо: пятьсот потрясающих фактов» и написал на обороте обложки: «Потрясающие факты для моего потрясающего сына».
– Чем больше смотришь, тем больше звезд видно, – сказал Бен.
– И на фоне этих звезд начинаешь чувствовать себя совсем мелким и ничтожным…
– Я и без всяких звезд это чувствую, – проговорил Бен очень тихо.
* * *
Вернувшись в церковь, мы, в ожидании Чарли, который все еще делал свои дела, перетащили все подушечки со скамей в ту маленькую комнатку и устроили гигантскую кровать, а потом выключили свет и зажгли большую свечу. Бен заранее сходил посмотреть, где находится огнетушитель, – на случай чего-то похожего на инцидент на яхте.
Я лег, накрылся одной из альб, потянулся и закрыл глаза.
– Между прочим, очень удобно.
– Поудобнее, чем дома. – Бен перекатился ко мне поближе. – И к тому же бонус: тут нет никакой Бекки.
– Она что, правда такая жуткая?
Бен не ответил. Приоткрыв один глаз, я увидел, что его грудная клетка высоко вздымается, и одновременно услышал громкий и тяжкий вздох.
– Когда она рядом, папа меня не замечает.
– Тебе надо бы с ним об этом поговорить. Поделись с ним!
– Можно подумать, я не пытался. Он обещает, что мы будем проводить время вместе, – в смысле, вдвоем, только он и я, – но это все одни слова.
– А с Бекки ты пробовал об этом говорить?
– Смеешься? Проблема-то как раз в ней!
– Если проблема в ней, то, может, в ней и решение?
Бен приподнялся на локте и заглянул мне в глаза:
– Фред, ты что, предлагаешь… Потому что у меня как раз созрел план… как избавиться от…
Я заподозрил – и сразу же поверил, что Бен замыслил убийство Бекки и хочет поделиться со мной этим замыслом.
– Нет, Бен! Нельзя! Убийство – это не решение!
Он схватил подушечку и с размаху дал ею мне по башке, у меня аж искры из глаз посыпались. Эти подушечки для церковных скамеек куда тяжелее, чем кажется.
– Я не собираюсь убивать Бекки, балда ты!
– Приятно слышать. Но если передумаешь, можешь воспользоваться такой подушкой. Она весит как кирпич.
– Я хочу избавиться от папиных денег. Потому что Бекки только они и интересуют, это уж точно. Если денег не будет, она свалит.
Звучало вполне здраво.
– Если хочешь, могу помочь. Я совсем не против потратить все денежки твоего папы. Можешь рассматривать это как мою благодарность за помощь в поисках Алана Квакли.
– Ты думал, что ему скажешь, когда мы его найдем?
– Немного… Точнее, много. Не знаю. Может, что-то вроде: «Здравствуйте, приятно познакомиться, я ваш сын Фредди».
– А тебя не волнует, что почувствует при этом твой другой папа? Мама говорит, он отличный парень.
– Меня капитально волнует, что почувствует мой папа. Я не хочу его огорчать. Он и правда отличный парень… отличный папа, самый лучший. Я и не думал менять его на другого.
– Тогда почему?
Это было трудно выразить словами.
– Просто я не знаю никого из своей родни. Совсем никого. Если с папой что-то случится – а вероятность велика, – я останусь совсем один. Я не могу этого допустить. Мне нужны еще родственники. Другие члены семьи.
– Ничего с твоим папой не случится.
– Откуда тебе знать? Люди умирают, Бен. Все время умирают.
Это были мрачные слова – но правдивые. Я сжал зубы, стараясь не обращать внимания на сверхмассивную черную дыру, которая во мне разверзалась. Я не хотел думать о смерти. И об умерших. Например, о Бабс. Или о маме. Я хотел сосредоточиться на поисках Алана.
Мы немного помолчали. А потом Бен сказал:
– А ты знаешь, что свиньи – это реальный факт! – физически не способны поднять глаза к небу?
Я повернулся к нему:
– А?
– Я это однажды на йогурте прочитал, – сказал Бен и посмотрел в окно. – Только представь: ты живешь, ни разу не увидев звезд, а потом тебя шлепают на хлеб с листком салата и ломтиком помидора.
Это прозвучало так неожиданно, что я опять спросил:
– А?
– Понимаешь, как бы нам ни было плохо, мы, по крайней мере, хотя бы не свиньи. Мы, по крайней мере, хотя бы можем посмотреть в небо и увидеть звезды.
Я так растерялся, что услышал свой голос как будто со стороны:
– Да, мы хотя бы не свиньи.
– Я – не то, что ты, я мало фактов знаю. Но этот у меня типа застрял в голове. Так что я подумал: вдруг и тебе пригодится, для твоей коллекции.
– Спасибо.
Не знаю почему, – то ли Бенов факт заполнил во мне часть черной дыры, то ли потому, что Бен был рядом, то ли я просто обрадовался, что я не свинья, – но, так или иначе, я больше не чувствовал такой пустоты внутри.
И тут Бен сказал:
– Вообще-то, я вспомнил еще один факт. Ты знал, что у креветок сердце находится в голове?
Я засмеялся:
– Что, честно?!
Это тоже была совершенно новая для меня информация.
– Ничего себе фишка, скажи?
– Откуда ты все это берешь? – спросил я.
– Это была упаковка из четырех йогуртов. Но два остальных факта я не помню. Просто я так обалдел от этих свиней…
